Коулун Тонг - Пол Теру Страница 9

В то утро все было как обычно. Чеп встал из-за стола; постоял, причмокивая, пока мать соскребала с его подбородка крапинку желтка, а затем, бормоча под нос что-то насчет жары, вышел из дома. Отпустил, с мыслью о мистере Чаке, ручной тормоз и покатил на своем «ровере» мимо пожарной части, вниз по пологому склону. По запруженному машинами туннелю достиг Коулуна, направился к фабрике известными назубок окольными путями. По дороге от дома до работы Чеп ровно ничего не замечал. После всех прожитых здесь лет Гонконг стал для него городом-невидимкой; даже когда Чепу указывали на новый отель или административно-деловой комплекс, на очередной освоенный участок земли, на только что открывшийся магазин, он смотрел — и ничего не видел. Город для него был не более реален, чем недоступные ему вывески на кантонском диалекте — кстати, и на слух кантонский казался Чепу просто скрежетом, не имеющим даже отдаленного сходства с человеческой речью. Теперь по эстакаде на Принсесс, к Ватерлоо-роуд; и вот наконец машина замерла на своей положенной, отчерченной краской по асфальту стоянке у здания, которое Чеп уже мысленно начал называть своим.

Дворник мистер By сказал: «Доброе утро», а затем, засунув руку в кабину лифта, придержал дверь и нажал на верхнюю кнопку, чтобы Чеп не утруждался. Чеп прошел прямо в свой кабинет. Мисс Лю принесла ему чашку чая и папку с почтой: счета, запросы, назойливые рекламно-информационные брошюрки. «Бред собачьей Передачи, — пробурчал Чеп и сунул весь ворох — графики, новые нормативы — обратно мисс Лю. — В архив». О будущем ему думать не хотелось. Когда его спрашивали о планах, он всякий раз отвечал: «Я остаюсь. Ничего не изменится» — и в большинстве случаев не лукавил. Гонконг, казалось ему, это всего лишь муравейник с «Юнион Джеком» на вершине. Флаг скоро сменят, но муравейник останется муравейником.

Так, а где же мистер Чун? Куда подевался его главный управляющий? Каждое утро они вместе садились обсудить заказы и планы на день. Благодаря Чуну фабрика работала слаженно и эффективно, заказы выполнялись в срок. Чепу оставалось лишь утверждать предложения управляющего — тот ведь тоже прошел выучку у мистера Чака.

Чтение «Саут Чайна морнинг пост» Чеп обычно откладывал до второй чашки чая, которую выпивал после ухода Чуна, но сегодня — изменив обыкновению — сразу раскрыл газету. Скользнул взглядом по международным новостям, проигнорировал новости о Передаче и остановил свой выбор на криминальной хронике, где всегда обнаруживалось что-нибудь необычное, а иногда даже захватывающее.

Из всех жутких историй на полосе его внимание привлекла одна: человек, сидящий в тюрьме за нанесение телесных повреждений своей жене, подал на эту несчастную женщину в суд, потому что она отказалась продать принадлежащий семье дом. В этой истории Чепа заинтересовали два момента. Во-первых, наглость мужчины, который подал в суд на жену, на собственную жертву, во-вторых, само преступление. Муж обвинил жену в измене и потребовал, чтобы она ушла. «Ты должна уйти, но твое лицо принадлежит мне, — сказал муж и, связав жену своими галстуками, плеснул ей в лицо кислотой. — Я отниму у тебя лицо». Ожоги так ужасны, что ее никуда не берут на работу, и дом ей очень нужен. У нее двое детей. Муж-садист добивается, чтобы ему выплатили деньги, полученные от продажи его половины дома. «Сильно обезображена» — было написано в статье. Чеп попытался вообразить ее лицо.

— Прошу прощения, сэр.

От неожиданности Чепу почудилось, будто в дверях его кабинета стоит злодей из газеты.

Но это был мистер Чун. Он дергал головой и покрякивал — такая у него была манера извиняться.

— Поезд опоздал.

— Какой поезд? — Чун жил в Коулун Тонге.

— Сегодня утром я ездил в Китай, — пояснил мистер Чун.

— Ничего себе!

Вскочить с постели, посетить Китайскую Народную Республику и в то же утро, в десять без скольких-то минут, явиться на работу — все это показалось Чепу глупостью, и он сказал себе, что от таких путешествий никакого толку нет. А значит, об этом бессмысленном фортеле не стоит и расспрашивать. Послюнявив палец, мистер Чун пролистал папку с договорами и, только подняв глаза, осознал, что Чеп все еще смотрит на него и размышляет о поездках в Китай.

— Я ездил в Шэнчжэнь, — сообщил мистер Чун. — Оттуда в Донгуань. Знаете Донгуань?

— Даже вообразить себе не могу, — отозвался Чеп.

— Он подальше Шэнчжэня. Они производят игрушки. Расчески. Все на свете. Очень деловой город.

— Как же вы столько успели?

— Поезд. Отсюда. Коулун Тонг, — сказал мистер Чун. — Без пересадок, знаете, да?

— Верю на слово. Приятно прокатились?

— Купил квартиру.

— Прямо сегодня?

От всех этих расспросов мистер Чун начал ежиться, но кивнул. Да, квартиру он купил сегодня.

— Квартиру вы могли и в Гонконге купить.

— Здесь квартира — миллионы. В Донгуане большая квартира — двести тысяч.

Чеп так и не избавился от перенятой у родителей привычки переводить астрономические суммы в гонконгских долларах на фунты стерлингов. Вышло даже меньше двадцати тысяч. За сумму, которой хватит разве что на японский автомобиль не самой лучшей модели, мистер Чун приобрел по ту сторону границы просторное жилье.

— Ничего себе, — повторил Чеп, на сей раз с интересом.

Пока они обсуждали заказы, Чеп не сводил глаз с человека, который встал с постели, съездил по железной дороге в Китай, купил квартиру и вернулся в Гонконг, опоздав на работу всего лишь на несколько минут. Чепу все это казалось какой-то небылью, и даже после ухода Чуна, который отправился вниз в цехи, он еще долго чесал в затылке.

Чеп вернулся к газете, перечитал историю ревнивого мужа. «Ты должна уйти, но твое лицо принадлежит мне… Я отниму у тебя лицо». Еще один резон не вступать в брак.

— Первая линия, — крикнула мисс Лю из своего отсека.

— Доброе утро, сквайр, — Монти, он всегда так по телефону здоровается, — нужна твоя подпись.

— Опять?

— Привыкай-привыкай, сквайр, — отозвался Монти. — Этим бумагам ни конца ни краю. Трансферты, понимаешь ли. Радуйся, что все прошло так гладко.

— Эти китайские родственники меня по рукам и ногам связали.

— Чертики вернулись в коробочку, сквайр. Не беспокойся.

— И где же их коробочка?

— Родная деревня Чака, Чжуншань, к югу от Кантона. Родина Сунь Ятсена. Прелестное местечко.

— Раз там так хорошо, почему нам пришлось отгонять Чаковых родичей поганой метлой?

— Личжи ешь? Чжуншань ими славится. Там-то их и выращивают. И лонганы тоже. И разные прочие фрукты.

В ответ Чеп только рассмеялся. Его ненависть к китайской кухне распространялась на туземные растения, фрукты, деревья, да и на страну как таковую — на всю целиком. Китай не вызывал у него ни малейшего интереса. И всякий раз, когда Чеп чувствовал — как сейчас, например, при разговоре с Монти, — что его пытаются подколоть, в сердце у него вскипала неприязнь.