Катья - Эмма Тополь Страница 9

Катя сбросила с себя майку и шорты, трусики почти сами соскользнули вниз. Она подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на себя. Июль еще только начался, но она уже успела хорошо загореть. Можно было подумать, что на ней купальник, так велика была разница между белой грудью и загорелыми плечами и животом. Выдавали только небольшие, словно выписанные тонкой кисточкой, розовые соски и рыжеватые кустики волос между ног.

Она повернулась и попыталась взглянуть на себя со спины. Так она нравилась себе меньше: слишком выступали косточки на позвоночнике и бедра казались плоскими. Нет, спереди она явно лучше смотрится. А если распустить волосы, то вообще ничего!

Послав себе воздушный поцелуй, Катя вошла в душ и встала под теплую струю. Ей было приятно водить скользким мылом по животу, груди, слегка присев и раздвинув ноги, касаться затаенного места, которое она уже несколько раз рассматривала в зеркало и осторожно трогала пальцами, отчего становилось как-то по-особенному приятно.

Она вспомнила Семенова-младшего, его большие руки, горячие мягкие губы. Затем вдруг в ее сознании возникла голая пятнадцатилетняя Танька Рябинина, соседка по даче. Когда Танькин отец затеял ремонт, она приходила к ним помыться и после долго ходила по Катиной комнате голая. У нее была большая торчащая грудь с темными огромными сосками. Танька любила садиться на кровать, широко расставляла ноги и часто гладила себя по груди. Это она показала Кате то самое место, трогать которое было так приятно, и сказала, что все девчонки в ее классе делают это. Дура!

Торопливо ополоснувшись, Катя вышла из душа.

– Здраствуйте! – вдруг послышался откуда-то из глубины дома голос Валентина. – Кто-нибудь дома?

Катя испуганно замерла. Как он вошел? Неужели мама оставила дверь открытой?

– Катюша! – громко позвал он.

Почему он позвал ее, а не маму? Что ему нужно, она его ненавидит и меньше всего хочет с ним встречаться. Может быть, если Катя не ответит ему, он решит, что ее нет, и уйдет. Она слышала, как открылась дверь в спальню родителей, затем в кухню, в чулан, и...

Катя испуганно прыгнула в кровать и накрылась с головой.

– Катенька, что с тобой? Ты спишь, соня? Уже полдня прошло, а ты все спишь... – Семенов сидел уже у нее на кровати.

– Нет... Я больна...– она высунула лицо из-под одеяла.

– Что с тобой? Температура? Что-то болит?

Катя отрицательно затрясла головой.

– Голова болит? – не унимался он. – Зуб? Живот?

Он положил тяжелую руку ей на живот. Катя испуганно дернулась.

– Угадал?! У тебя болит живот! – обрадовавшись ее бурной реакции, он склонился к ней ближе. – Очень болит? Давай я пощупаю, может быть это аппендицит, тогда надо срочно в больницу, я тебя отвезу. Я знаю, мама уехала в город. Если это аппендицит, ждать опасно. Не бойся, я осторожно пощупаю. Если слева будет отдавать...

– Это не апендицит! Это... это... У меня болит горло.

Катя, слыша удары своего сердца, снова натянула одеяло на голову. Вдруг она почувствовала, что по ее ноге под одеялом движется его горячая влажная ладонь. Она непроизвольно дернулась, пытаясь откатиться от него на другой край кровати. Но он поймал ее и, одной рукой прижимая к кровати, другой потянул одеяло с лица.

– Катенька, – его горячее дыхание обожгло ее щеку, – не бойся меня! Что ты дрожишь, это же я... У тебя волосы мокрые, ты принимала душ?

Он приблизил свое лицо и притронулся губами к ее губам:

– Девочка моя, ты чудо! Ты даже не представляешь, какое ты чудо! Все эти дни я просто с ума сходил, когда приходил сюда, а тебя не было дома. Я даже ездил на велосипеде, искал тебя по всему поселку... Ты пряталась от меня?

Катя не дышала. Она боялась пошевелиться, а Валентин, продолжая держать ее голову крепко двумя руками, целовал ее влажные волосы, шею, ухо. Она слышала его тяжелое дыхание, словно он давно и долго бежал к ней, чувствовала, что его руки опускаются ниже и, проникнув под одеяло, уже гладят ее голые плечи. Неожиданно он с силой рванул с нее одеяло и одним движением забросил всего себя на Катю.

– Что вы делаете?! Не надо! Пожалуйста, не надо! – задыхаясь под тяжестью его большого тела, испуганно заплакала она. – Мама! Мамочка!

– Не бойся, девочка, ничего не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю, – жарко шептал он ей в волосы. – Мама уехала в город, у нас есть время...

Что-то твердое вдавливалось ей в живот, жесткая ткань брюк больно елозила о ее голое тело. Она уперлась руками ему в плечи, стараясь оттолкнуть от себя. Оглохнув, часто и громко дыша, он уткнулся ей лицом в шею, жесткими пальцами сжимал Катину, недавно пробившуюся, маленькую грудь, старался ногой раздвинуть ее крепко сжатые коленки.

– Не надо, – просила Катя. – Ну пожалуйста, не надо! Мне больно...

Она лежала под ним голая, ей было жарко, стыдно и страшно. Пытаясь освободиться, Катя упиралась Валентину в грудь, головой вертела из стороны в сторону, избегая его влажных поцелуев. Она понимала, что самое главное – это не дать раздвинуть ноги, но именно этого он добивался, туда в беспамятстве стремился, ломая сопротивление ее сжатого страхом тела.

– Пустите меня, – плакала она, – не надо, мне больно... мне больно...

– Девочка моя, – шептал в бреду этот большой чужой человек. – Как ты пахнешь! Какая ты замечательная! Я ничего не сделаю, не бойся! Только немножко раздвинь ножки... Только чуть-чуть... Будь хорошей девочкой... Обещаю, я ничего плохого не сделаю...

Он поймал Катины губы своим ртом, и ее крик затонул где-то в глубине его горла.