В незнакомой комнате - Дэймон Гэлгут Страница 9

В этом чудном союзе, в этом эксцентричном браке должны возникнуть новые обычаи, призванные сделать его живучим. Существуют правила, которым надлежит следовать, основополагающие, в высшей степени необходимые, которые в определенные дни могут обретать почти религиозную значимость, а в другие казаться нуднее нудных. Палатку, например, должно ставить и складывать. Два или три раза в день надо готовить еду, а потом мыть кастрюли и сковородки. В первые же дни эти обязанности они распределяют поровну. Помогают друг другу устанавливать шесты и подпирать ими провисающий брезент, вместе ищут камни, чтобы забивать ими в землю колышки. Либо торгуются. Ты поставишь палатку, а я приготовлю ужин. Ладно, помогу тебе позже вымыть посуду. И хотя они устают друг от друга и время от времени мимолетные конфликты по-прежнему случаются, в ходе вещей устанавливается равновесие, какое-то время они смогут так жить.

В эти первые дни они много разговаривают, находят интересные темы для бесед, обмениваются мыслями, несогласие высказывают уважительно. И если они обходят личные темы, не обсуждают самую интимную часть своей жизни, то это потому, что оставили ее позади. Вместо этого возникла новая интимность, приобретшая между ними практический характер, когда они лежат рядом друг с другом или сталкиваются в темноте, когда первое, что они видят, проснувшись утром, — это лица друг друга. Эта интимность в некотором смысле является движущей силой их путешествия.

День строится вокруг мелких ритуалов свертывания и возобновления. Каждое утро они встают задолго до рассвета. Пока один разводит огонь, чтобы вскипятить воду для кофе, другой снимает палатку. Затем они пускаются в дорогу, стараясь пройти определенный отрезок пути до того, как станет слишком жарко. Спустя час-два останавливаются, чтобы позавтракать. Потом, если есть вода, моют посуду, если нет, складывают ее, чтобы помыть позднее, и снова идут.

В середине дня, когда жара становится невыносимой, они находят место, чтобы несколько часов отдохнуть. В этой стране горных вершин и обширных долин, прорезанных реками, часто находится тенистое местечко у воды, откуда открывается вид на голубые дали. Они привыкли спать в мягком и пышном окружении колышущихся трав, под сенью проплывающих в небе облаков, под приглушенное жужжание пчел.

Потом жара беременеет грозой. Горы очерчиваются ярким электрическим ореолом, в верхних слоях атмосферы зреет грозовой фронт, а потом начинает дуть сухой горячий ветер. Тогда они либо пережидают грозу там, где она их застала, — иногда для этого даже приходится снова ставить палатку, — либо находят убежище в какой-нибудь хижине или пещере. Больше всего в такие моменты они боятся молний. В вывихнутом душевном состоянии, когда смерть неотступно таится под кожей, мысль о том, что небеса сразят их сверху наповал, кажется нелепо правдоподобной. Он никогда не видел таких ярких огненных вспышек и не слышал такого ужасающего грома.

Затем они совершают последний дневной переход, финальный выброс энергии и усилий, стараясь преодолеть определенное расстояние, прежде чем наступит ночь. К заходу солнца они начинают искать место для ночлега. Чаще всего ставят палатку. Если оказываются возле деревни, идут к старосте и спрашивают разрешения, которое неизменно получают; раз или два им предлагают комнату для ночевки. Потом наступает время вечерних ритуалов — разведение костра и приготовление пищи, иногда немного чтения, прогулка в темноте с прихваченным рулоном туалетной бумаги. Засыпают они не поздно, вытянувшись рядом друг с другом, усталость в секунду стирает все мысли, даже самая твердая земля кажется мягкой.

Так проходят дни. Дорога ведет их мимо домов или сбившихся в кучку хижин, и повсюду люди отвлекаются от своих занятий, чтобы посмотреть, как они идут. Иногда слышатся приветствия, несколько фраз по-английски, которые они, должно быть, заучили еще в школе: привет как поживаете да нет у меня тоже все прекрасно до свидания. Часто вокруг них гурьбой собираются ребятишки, и они, словно дудочники, увлекают их, поющих и смеющихся, за собой. В одной деревне мэр устраивает их в собственном доме. Этот огромный человек с дырками на месте отсутствующих зубов, который беспрерывно курит марихуану, делая самокрутки из газет, уступает им свою кровать, а сам идет ночевать куда-то в другое место. В придорожном магазинчике две школьницы робко заговаривают с ними, заученно твердя английские фразы — привет привет как вас зовут, — затем одна выкрикивает «я люблю вас», и обе начинают безудержно хохотать.

Райнер находит школьниц забавными.

— У меня могла бы быть толстая жена-лесотка, мне бы понравилось, ха-ха-ха!

Но на большинство подобных дружелюбных приветствий он реагирует раздражением. Он не желает, чтобы его беспокоили улыбками и разговорами, не видит в подобном общении никакой необходимости. По утрам, отправляясь в путь, он затыкает уши берушами и смотрит только вперед, на дорогу. Он радуется, когда им предлагают комнату, но не расположен платить за нее и не желает спрашивать разрешения разбить палатку.

— С какой стати?

— Но таков обычай.

— Их обычай, не мой!

— Но мы в их стране.

— В их стране! Не верю я ни в какие страны, это всего лишь линии на карте.

— Порой я не знаю, во что ты вообще веришь, Райнер.

В ответ на это угрюмое лицо озаряется улыбкой.

Большую часть времени они идут по дорогам, но иногда и по целине. Такое случается, когда Райнер видит на своей карте, как можно срезать угол.

— Вот здесь, гляди, отсюда сюда. Но между двумя этими точками горы!

— Да, я их вижу.

Зачастую кажется, что он специально выбирает маршрут, изобилующий препятствиями: горами, реками, крутыми откосами. Это интересные испытания! Мы должны побеждать природу с тем же бесстрастием, какое она демонстрирует нам. Поэтому они идут по бездорожью. Я не люблю сходить с дороги, у меня обостряется чувство уязвимости, на меня нисходит первобытный страх. Но это тоже один из самых захватывающих элементов путешествия! Чувство благоговейного ужаса, которым чревато все вокруг, обостряет все ощущения и делает их более интенсивными, мир оказывается заряженным энергией, которой в обычной жизни не обладает.

Спустя приблизительно неделю они завершают первую петлю своего путешествия. В маленьком городке Рома останавливаются на ночлег в заброшенной семинарии — длинном строении из известняка с колоннами и арками. Позади него тополиная аллея, словно перенесенная сюда из Италии.

В обеденное время, в ресторане под открытым небом, им встречается очень старый человек.

— Откуда вы? — улыбается он беззубым ртом. — Из Южной Африки? Это вы считаете нас всех обезьянами и держите в тюрьме Нельсона Манделу?

Когда он сообщает старику, что Нельсона Манделу выпустили из тюрьмы три года тому назад, тот оглушительно хохочет, запрокидывая голову:

— Вы думаете, что мы все обезьяны. Нельсон Мандела за решеткой!

— Да нет же, нет, уверяю вас.

Теперь старик почему-то едва не плачет, источая ненависть.