Тауэр, зоопарк и черепаха - Джулия Стюарт Страница 9

Перед прилавком стоял, озабоченно морща лоб, постоянный клиент бюро находок Сэмюель Крэппер в своем неизменном коричневом вельветовом костюме и рубашке в синюю полоску. Далекий потомок знаменитого водопроводчика, имевшего множество патентов на свои изобретения, он получил лучшее частное образование, какое только можно обеспечить за деньги. Однако плата за учебу оказалась даже выше, чем думали родители. На переменах однокашники донимали Сэмюеля издевательскими шутками, от которых он заливался краской, а его мучители орали, что у него «прилив гордости». Сколько он ни уверял, что это все враки, что вовсе не Томас Крэппер изобрел сливной бачок, а сэр Джон Харрингтон, крестник королевы Елизаветы Первой, они при каждом удобном случае норовили ткнуть его носом в этот самый бачок. Он ненавидел воспоминания о травле в школе и, неосознанно стремясь компенсировать детскую травму, всегда покупал все в двух экземплярах. Вот только он упускал из виду, что потерять можно и дубликат.

Высокий, худой как палка, Сэмюель Крэппер смотрел на подходившую к нему Гебу Джонс, и с каждой секундой волнение его нарастало — он вдруг напрочь забыл, что же он потерял. Глядя в пол, он пытался пригладить волосы цвета охры, которые так и не восстановили утраченную в жестокие годы школьных мучений способность лежать ровно. Внезапно вспомнив наконец о своей пропаже, он улыбнулся, но улыбка тут же и угасла, когда он понял, что может уйти отсюда с пустыми руками.

— Вам, случайно, не приносили помидорный куст? — спросил он, поправляя очки в золотой оправе.

Это не просто помидор, продолжал объяснять он, это потомок одного из первых помидоров, прижившихся в Англии, достижение брадобрея Джона Джерарда в девяностые годы шестнадцатого века. Мистер Крэппер нашел редчайшие семена после нескольких лет напряженных поисков. Выросший куст оказался до того роскошным, что он решился представить его на выставке.

— К несчастью, вчера я забыл его на линии Пикадилли, когда ехал на выставку, — признался он. — Я запамятовал, что на самом деле выставка состоится сегодня днем.

— Подождите минутку, — ответила Геба Джонс, исчезая за дверью.

Через несколько минут она вернулась, неся перед собой горшок с пышным помидором, который молча поставила на прилавок с надписью: «Здесь не берут чаевые». Обойдясь без традиционной болтовни о том о сем, она попрощалась и снова ушла с необычной для нее поспешностью. А Сэмюель Крэппер радостно затопал прочь, прижимая горшок к своему вельветовому пиджаку, совершенно не заметив исчезновения четырех помидоров, которые Геба Джонс и Валери Дженнингс накануне употребили на сырные сэндвичи.

Когда Геба Джонс вернулась к столу, ее коллега исследовала недра холодильника, готовясь к одиннадцатичасовому перекусу, хотя до священного часа было еще довольно далеко. На эти волшебные пятнадцать минут ставень опускался, телефонные звонки оставались без ответа, и обе женщины заваривали «Леди Грей» в чашках из костяного фарфора, за которыми пока никто не пришел, угощаясь пирогом или тортом, принесенным Валери Дженнингс.

Ненасытный аппетит появился у Валери после того, как в один прекрасный день она пришла с работы, собираясь напомнить мужу, что сегодня у них годовщина свадьбы. Но ее ожидала отнюдь не ночь безудержной страсти, на которую она надеялась: муж оторвался от газеты и с безразличием юриста сообщил, что бросает ее. Он сказал, что их брак был ошибкой, но никто в этом не виноват. Валери Дженнингс была настолько потрясена, что позволила ему подать на развод. Спустя несколько месяцев после подписания всех бумаг, ей рассказали, что он женился на Карибах и на церемонии был босиком. Только тогда она сняла с каминной полки их свадебную фотографию и унесла ее на чердак вместе с фотоальбомом, видеть который ей было так же невыносимо.

Когда через несколько минут швейцарский коровий колокольчик снова зазвонил, к прилавку пошла Геба Джонс. Перед ней стоял Артур Кэтнип, билетный контролер лондонской подземки, человек небольшого роста, изрядно расплывшийся из-за пристрастия к плотным завтракам. За годы работы он научился распознавать «зайцев» за сто шагов. Эту способность породила интуиция, благодаря которой он за пятнадцать дней узнал и о грозившем ему тяжелом сердечном приступе. Тогда он взял отпуск и попытался пройти осмотр в ближайшей больнице, чтобы как следует подготовиться. Но там его, билетного контролера и любителя искусства татуировок, несмотря на протесты, отправили в психиатрическое отделение. Его пророческие предостережения были старательно записаны лысым как колено доктором, который в волнении предвкушал открытие нового вида безумия. Когда же сердечный приступ в конце концов случился, единственное, что спасло Артура Кэтнипа от обширного инфаркта, — это то, что кровь, вскипевшая от негодования в разгар беседы с врачом, пронеслась по закупоренной артерии с напором мустанга. Пока отделение наполнялось парами праведного гнева, двое пациентов, оказавшихся куда разумнее своих надсмотрщиков, решили, что миг настал, — прихватили свои чемоданчики и дали деру, проведя в этом отделении сорок девять лет на двоих.

Обе женщины в бюро находок за долгие годы знакомства бессчетное число раз угощали Артура Кэтнипа в благодарность за то, что он доставлял к ним находки. Некоторые его коллеги, устав от забытых вещей, давно грозивших завалить подземку, оставляли наименее подозрительные предметы там, где находили, в надежде, что их кто-нибудь украдет. Но Артур Кэтнип немедленно приносил все в бюро. Не только потому, что эти две дамы единственные во всем метрополитене благодарили его за стремление превратить лондонскую подземку в оплот британской славы, но еще и потому, что при мысли о посещении старейшего бюро находок на Бейкер-стрит в животе бывшего моряка что-то сладко сжималось, как будто он снова попал на корабль. Несколько месяцев назад он застал Валери Дженнингс с приклеенной театральной бородой, и это зрелище взволновало его сверх всякой меры. Оно сейчас же напомнило ему об удивительных бородатых женщинах, которых он повидал в походах по Тихому океану; он своими глазами видел, как одну такую женщину старейшины племени, потрясая копьями, спасали от хозяев цирка, вооруженных огромными сетями. Несомненное очарование подобных женщин заставляло аборигенов поклоняться им, будто божествам, и приносить им в дар самые крупные черепашьи яйца. Желтками они умащивали бороды, а белками натирали свои могучие тела с соблазнительными складками плоти.

Когда после одиннадцати лет супружества Артур Кэтнип случайно узнал, что его жена спит с его же контр-адмиралом, и его брак распался, он поклялся никогда больше не верить женщинам. Он уволился с флота прежде, чем ему предъявили обвинение за сломанную адмиральскую челюсть, и, не желая более смотреть на дневной свет, поступил на работу в Лондонское метро. Однако поразительное видение бородатой Валери Дженнингс породило в нем такое томление, что с того дня он неизменно являлся на работу, благоухая туалетной водой. С тех пор он больше ни разу не видел ее с бородой и в конце концов убедил себя, что это чудо ему привиделось. Но призрак бородатой Валери неотступно преследовал его на протяжении всего рабочего дня, пока он катался по викторианским тоннелям, высматривая безбилетников.

Билетный контролер, чьи руки так и не обрели мягкость, утраченную за годы вязания морских узлов, выложил на прилавок камелию, наручники, шестнадцать зонтиков, тринадцать мобильных телефонов и пять непарных носков. Он молча ждал, упираясь локтем в прилавок, пока Геба Джонс запишет все предметы в разные гроссбухи с загадочными перекрестными ссылками, которые она понимала непостижимым образом. Когда Геба закрыла последний том и поставила его на место, Артур Кэтнип поднял с пола неприметный синий рюкзак и опустил его на прилавок со словами: «Вот, чуть не забыл».