Потерянный рай - Сейс Нотебоом Страница 9

— Теперь — есть. Вернее, нужен вездеход и подходящая погода. Раньше туда добирались пешком. Мой друг жил там.

— Больше не живет?

— Нет. Его убили. Он был художник, охотник. Он сам, своими руками построил посадочную полосу для самолетов. Они вернулись на землю предков, всегда хотели вернуться, и жили там небольшой общиной. Священные земли, запретные, таинственные места. Можно многое забыть, но волшебный мир не забудешь, даже если он невидим: мир, в котором растут чудесные травы и деревья, гуляют чудесные животные и происходят важные таинства. Больше тебе ничего не положено знать. Его убил зять. Я туда иногда наведывался, он мне много чего рассказывал. И я связывался с ним по радио. Я думал, они живут в раю, но, выходит, я ошибался. Он делал чудесные вещи, галерейщики регулярно летали к нему, чтобы забрать готовые работы, и платили за них большие деньги. Его не волновало то, что эти вещи выставляются в американских музеях. Он и не думал разъяснять им значения символов, которые изображал, ему хватало ума понять, что чужакам, которые любуются картинами, магическая символика ни к чему, что его работы покупают для украшения, либо — чтобы вложить деньги. А кормился он охотой, он был замечательный охотник и рыбак.

— Почему его убили?

— Зависть. На самом деле мир устроен здесь так же, как везде. Нужно много сил, чтобы справиться с переменами. Он-то был сильным, но, бывает, и сильный проигрывает. В мире столько зависти и алчности.

— А что стало с тем, кто его убил?

— Дай-ка мне карту. Посмотри сюда, видишь эти огромные коричневые пятна? Ни одной дороги. Сотни и сотни километров — никого. Добираться туда нужно на вездеходе, да и то дальше Нганиалала не уедешь, а это — в нескольких сотнях километров к востоку. Полная пустота, никакой цивилизации, земля, заливаемая приливами. Да там можно годами скрываться. Он взял с собою мать, старуха знала, как выжить вдали от людей. Там, где мы видим камни, они чуют воду. Умеют читать книгу природы. Собирать коренья, ягоды, ловить всякую мелкую живность. Власти так и не нашли их. Куда ты хочешь попасть?

— В Sickness Dreaming Place.

— И тому есть причины?

— Да.

— Хмм. Это нелегко. — Он ткнул пальцем в карту. — Здесь. Слисбекские копи. [22]— На карте стояло: Пустыня. — Официально туда никого не пускают. Это место всегда было сложным. Когда Лейхгардт в тысяча восемьсот сорок пятом году попал в Южную Долину Аллигаторов, у него начались проблемы с племенем Jawoyns, которое там обитало. Они считают эту землю священной. Там, видите ли, обитает дух предка, не желающий, чтобы его беспокоили; нарушители запрета погибают в муках. Место прозвали Больной Землей, там оказался необычайно высокий уровень радиоактивности. Священное это место или нет, но там под землей — залежи урана. С тысяча девятьсот пятидесятого года там начали добывать золото, уран, палладий и бог знает, чего еще. Так что по вине государства была отравлена вода, исчезли некоторые виды животных, были нарушены права племени на священную землю и мифических предков и ситуация стала взрывоопасной. Хорошо хоть, сохранились чудесные рисунки на скалах и в пещерах Ласко…

Но тут на террасу влетела Альмут, размахивая газетой. Едва кивнув Сирилу, она плюхнулась на стул. Альмут не смутить ничем, даже присутствием столетнего старика.

— Погляди-ка! И сразу поймешь, чем ты от них отличаешься: «Предки запели аборигенку до смерти»! Я попыталась представить себе, как это можно сделать. Некоторые звуки могут убить человека. Звук капающей в ведро воды, говорят, может свести человека с ума. Но пение? Может быть, такое медленное, с ритмичными подвываниями, как сегодня в музее, я там едва не потеряла сознание, не понимаю, как ты могла их так долго слушать. Эти низкие звуки пробирают до костей и — з-з-з-з-з — сверлами впиваются в коленки, как бормашина в зуб.

— О чем говорит твоя подруга? — спросил Сирил. — Мне безумно нравится ваш язык, но я не понимаю ни слова.

Я перевела, и он расхохотался. Альмут, похоже, понравилась ему с первого взляда. Она вопросительно поглядела на меня:

— Откуда ты его выкопала? Я не знала, что такая форма продается, он похож на картинку из старого фильма. Чего он ржет-то?

— Запеть до смерти, — отозвался Сирил. — Забавно, если бы это можно было проделать. Но эти слова означают нечто другое, хотя результат получается весьма плачевным. Это может случиться с тем, кто нарушил принятые в племени обычаи. Украл чужой тотем, к примеру, или поступил вопреки каким-то еще запретам. Такого нарушителя изгоняют из племени и проклинают в песне. А после этого ни один член клана не смеет помогать изгнаннику. Раньше это означало смерть. Теперь таких людей можно встретить в городах, они живут подаянием. И никогда не смогут вернуться к своим.

Альмут слушала молча. Рассказ явно расстроил ее. Она поднялась с места:

— Одной иллюзией меньше. О чем вы говорили, когда я вошла?

— О Слисбеке. Сирил говорит, туда трудно добираться.

Странное имя не удивило ее совершенно, как будто она сто раз его слышала.

— Пусть тогда Сирил объяснит, как нам туда попасть.

— Он считает, что никак. Но мы можем попасть в другие места. Убирр. Какаду. Скалы Норланги.

Мы склонились над картой. Сирил указывал места, которые я называла, рукой, словно изваянной из полупрозрачного мрамора.

— А что же будет с Sickness?

— Ничего — я выздоровела.