Какша - Джим Додж Страница 9

Какша обожала фильмы про любовь, будь то легкие и веселые или убийственно трагические. Со спинки сиденья, будто с насеста, она сосредоточенно смотрела на экран, лишь склоняя время от времени голову для сочувственного кряка, когда на влюбленных обрушивались беды. Она не желала терпеть вечные дедушкины насмешки и после того, как пару раз чуть не оторвала ему ухо, старик перешел на тихое бормотание. Кроха смотрел молча.

Почти так же, как вестерны, дедушка Джейк любил фильмы ужасов. Он думал, это весело. Кроха и Какша терпеть их не могли. В самые страшные минуты Кроха закрывал глаза. Какша вышагивала по спинке сиденья, иногда шипела на монстров или неистовым кряком предупреждала об опасности безмятежную жертву, которая в это время со всей невинностью исследовала радиоактивную пещеру или бродила исполосованной молниями ночью по лаборатории, нажимая разные кнопки.

С таким разбросом во вкусах им здорово повезло, что на ранчо «Роскошное» всегда показывали два фильма сразу. В перерыве между сеансами Кроха брел по горбатому асфальту к продуктовому ларьку и покупал там чего-нибудь пожевать. Обычно одно и то же: два куска вяленой говядины, чтобы дедушке было над чем потрудиться, восемь пакетов соленых орешков и два больших безалкогольных пива для себя, а для Какши — две «семейных» лохани воздушной кукурузы, по два девяносто девять каждая, и большой стакан апельсиновой шипучки. Все это проглатывалось в самом начале второго сеанса.

Кино было развлечением. Воскресная охота на свиней — серьезной работой, по крайней мере для Крохи и Какши. Начиналась она на рассвете, и потому Дедушка с ними не ходил; он не видел причин нарушать свой сон, а может, как утверждал, не хотел им мешать. При этом, однако, не скупился на советы.

Среди окрестного народа бытовали серьезные разногласия насчет Какши — была ли она свинкряквой в том смысле, в котором Босс был свинхаундом. Когда, вытянув змеиную шею и прижав к земле клюв, словно заправская ищейка нос, Какша ковыляла в поисках свежего следа, со стороны это действительно мало чем отличалось от нормальной охоты. Правда, она редко находила кабанов, но вынюхивала и выслеживала их так, что всем было ясно: она знает, что делает. Для Крохи, шагавшего за ней с дробовиком 243 калибра в руках, вопроса не существовало. Найдя свежий след, Какша начинала тихонько крякать, и, чем отчетливее становились следы, тем настойчивее и громче звучали ее кряки. Кроха считал их доказательством того, что она действительно выслеживает кабанов, а не просто размышляет на эту тему. Еще он был убежден в ее отличном обонянии, и хотя никто, кроме дедушки Джейка, с ним не соглашался, полагал, что Какша, если бы захотела, запросто выследила бы любого хряка. Но интересовал ее совершенно конкретный кабан — Столбняк. Кроха первым заметил, что те немногие свиньи, которых она действительно выследила, доводились молчаливому хряку прямыми родственниками — запах потомков напоминал родительский. Доказать он, разумеется, ничего не мог, и это его угнетало. Дедушка утверждал, что доказательства не нужны, что в большинстве случаев факты говорят сами за себя, и при этом уверял, что знает истинные причины. Причины эти, предупреждал Дедушка, были мудреными.

За тридцать две воскресных охоты они дважды встречали Столбняка. В первый раз Какша своим бешеным кряканьем напугала его раньше времени, и Кроха успел сделать только один выстрел с двухсот пятидесяти ярдов. От звуков пальбы Столбняк покатился с холма. Когда же Кроха с Какшей наконец добрались до того места, куда он свалился, от Столбняка не осталось и духу. Ни туши, ни крови. Какша сразу взяла след, но потеряла его у ручья Маккензи. Они ходили вверх-вниз по обоим берегам почти до самого вечера, но так ничего и не нашли. Какша очень устала, и Крохе пришлось тащить ее домой на руках.

Во второй раз Столбняк первым заметил, как они бродят вокруг его следов, и улегся ждать в зарослях дубов. Когда они проходили мимо, хряк выскочил, нацелился куснуть Кроху за ногу, промахнулся, однако повалил его на землю и буквально наскочил на Какшу, придавив ее неуклюжую ласту так сильно, что Крохе пришлось опять тащить ее домой на руках. Все же перед тем как сесть на задницу, он успел ясно — хоть и мимолетно — рассмотреть Столбняка, а потому по дороге домой уверял Какшу, что Столбняк долго не продержится, он уже не так резв, как раньше, заметно отощал, вроде бы потерял один клык, зато на ушах четко видны дыры от 243 калибра.

Дедушка встретил их в дверях кухни.

— Можешь не говорить, что сцепился с хряком. И так вижу.

— Откуда? — спросил Кроха.

— После него ты каждый раз тащишь Какшу на руках.

Какша зашипела.

Кроха вспыхнул, потом улыбнулся.

Дедушка ухнул.

Столбняк, устав от волнений, двинулся вдоль ручья к сплетению глубоких секвойных корней, собираясь насладиться в эту жару коротким дневным сном. По дороге он пару раз глубоко хрюкнул, выразив таким образом свое удовлетворение. Терпеть каждый седьмой день домогательства странной утки и огромного детинушки — дело, конечно, утомительное, но не особенно опасное. И, разумеется, как сказал бы на его месте дедушка Джейк, чего опасаться бессмертному? Бессмертные живут всегда, по определению — хоть так, хоть эдак.