Bang-bang. Бэнг-бэнг - Мацуо Монро Страница 9

— О-ох… — выдыхает психолог, пялясь на зеленоватый дисплей.

И я понимаю, что сирены звучали не зря.

— Что там? — вытягивает шею Юрико.

Прежде чем ответить, психолог делает глоток чая. Прежде чем ответить, он кладет телефон на стол, снимает очки и протирает стекла мягкой замшевой тряпочкой из нагрудного кармана. Прежде чем ответить, он проводит рукой по покрытому испариной лбу и поднимает на нас растерянный взгляд.

— Что там?

— Я, кажется, знаю, кому он звонил перед смертью, — наконец произносит психолог.

— И кому же?

— Вам это имя ничего не скажет. Это телефон моего бывшего клиента. Вернее, клиентки… Я работал с ней полгода назад. Сложный случай… Мне так и не удалось ей помочь, хотя я очень старался.

— Она что, тоже повесилась? — спрашиваю я. Это «тоже» вырывается случайно, выдавая мою потаенную уверенность, что смерть Акихико в какой-то степени на совести психолога.

— Нет, нет, — поспешно отвечает он. И уже медленнее: — Вернее, я не знаю… Она просто позвонила и сказала, что не видит смысла в дальнейших встречах. После этого я ее не видел. Пробовал звонить, но она никогда не брала трубку…

В его голосе чуть больше горечи, чем должно быть у психолога, сожалеющего о потере клиента. Похоже, это как раз тот случай, когда профессиональная этика была послана к черту.

— Вы спали с ней? — спрашиваю.

— Не ваше дело.

Грубость дается ему с трудом. Он из тех людей, которым можно наступить в транспорте на ногу, а они будут делать вид, что ничего не случилось, лишь бы не поставить вас в неловкое положение.

— Значит, спали, — говорю.

— Не ваше дело.

— Как сказать… Если Акихико действительно перед смертью звонил этой женщине и после разговора с ней сунул голову в петлю, вы ничего не должны скрывать…

— Вот если в полиции меня спросят, я расскажу все.

— А что у нее была за проблема? — спрашивает Юрико, отодвигая пустую чашку.

— Это врачебная тайна…

— Да бросьте вы! Я же не спрашиваю ее имени…

— Зачем вам это?

— Затем, что Акихико был моим хорошим другом. Вам и ему, — она кивает в мою сторону, — на него наплевать. А вот мне — нет. Я хочу понять, из-за чего вдруг у него так поехала крыша, что он повесился на ручке двери. Между прочим, знатоки утверждают, что такой способ самоубийства требует железной решимости. Смерть наступает от удушья, и человек мучается минут десять, оставаясь в сознании, но тело уже не слушается, наступает паралич… Можете быть уверены, Акихико знал, на что идет. Он был основательным парнем… В его духе было сначала детально изучить все возможные способы, а уже потом принять решение. Так что это не случайность и не минутная слабость. И я хочу разобраться, что к чему. Не каждый день вешается твой друг. Поэтому ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Иначе я обращусь в полицию и расскажу все, что знаю. Выбирайте, с кем вам лучше разговаривать — со мной или с полицейскими.

Характерная черта Юрико — она всегда идет напролом. И чаще всего такая стратегия себя оправдывает. Люди не привыкли к такой прямолинейности и теряются, когда им в лоб говорят то, что думают. Психолог — не исключение. Он испуганно хлопает глазами:

— Зачем полиция? То есть скрывать мне от них, конечно, нечего, но… Есть ведь правила…

— О правилах вы им расскажете, — сухо говорит Юрико. — И вообще что вы так трясетесь? Можно подумать, эта женщина — какой-то исключительный случай. Мы уже такого наслушались в вашей группе, что нас вряд ли удивишь. Верно, Котаро?

— Угу.

Честно говоря, меня больше занимает вопрос, спал он с ней или нет, и как ее звали.

— Ну, хорошо, только пообещайте, что вы никому…

— Ага. Обещаем, — Юрико поудобнее устраивается на стуле, готовясь к откровениям психолога.

— В общем-то, вы правы… Ничего такого исключительного в ее случае не было. Ее и клиенткой-то назвать можно с натяжкой. Она не обращалась ко мне за помощью. Мы познакомились случайно на выставке картин. Она была художницей, ну а я просто люблю современную живопись…

Он говорит путано и сбивчиво минут десять. Юрико успевает выкурить сигарету, не обращая внимания на недовольное лицо хозяина кабинета, а я выпиваю еще одну чашку уже остывшего чая.

Суть рассказа свелась к тому, что у этой художницы была навязчивая идея — смерть нужно изображать максимально реалистично, не допуская ни малейшего отступления от правды. К чему она и стремилась, уничтожая картины, которые, по ее мнению, не соответствовали такому стандарту. То есть практически все работы современных художников, в которых так или иначе затрагивалась тема смерти. Она заливала картины кислотой, краской, резала бритвой, сжигала, предварительно облив бензином… Из-за этого в общей сложности год провела в тюрьме и выплатила целую кучу штрафов и компенсаций. Но это не все. Бороться за свою теорию только путем разрушения она считала недостаточным. Нужно было и создавать… Писать «правильные» картины с натуры.

Тут психолог делает паузу. Снова неторопливо протирает очки и, понизив голос, произносит:

— Я видел несколько ее картин… Действительно жутко. Не знаю, как ей удавалось заполучить эту самую «натуру». Но картины были больше похожи на фотографии криминалиста. Я пытался работать с ней… Но когда она поняла, что наша связь постепенно превращается в отношения психолога и клиента, просто бросила меня. Исчезла… Тот номер, по которому звонил Акихико… Это ее телефон. Я звонил ей после того, как она пропала, но безрезультатно. Телефон либо был отключен, либо никто не брал трубку. Последний раз я пытался дозвониться четыре месяца назад.

— Как ее звали? — спрашивает Юрико.

— Вот этого я вам точно не скажу, — твердо говорит он.

И я ему верю.

Больше вопросов у нас нет.

Мы с Юрико собираемся уходить, а психолог сидит, уставившись в окно. Жалюзи закрыты неплотно, и сквозь щели видна заоконная чернота.

По кабинету ползет запах кроличьей шерсти.

Обонятельные или слуховые галлюцинации — верный признак опухоли в мозгу. Потом начинаются головные боли. Но для меня запах кроличьей шерсти — предвестник паники. Я храбрюсь изо всех сил, но страх медленно выползает из темных углов комнаты, протягивая щупальца к моему горлу. Я знаю, что сейчас громадный Кролик-мясоед, подкравшись к окну, пытается разглядеть меня в глубине комнаты. Но видит только мужчину с потухшим взглядом, сидящего в четко очерченном круге света от настольной лампы. Мужчину в очках, обвисшего на своем скелете, как старое пальто на вешалке.

Запах кролика усиливается. Мерзкий, удушливый, тяжелый, влажный… Я вываливаюсь из комнаты, оттолкнув Юрико, скатываюсь вниз по лестнице и, оказавшись на улице, едва не падаю на колени, вдохнув чистый вечерний воздух.