В дороге - Олдос Хаксли Страница 9

Странно и необъяснимо! Может быть, шведы, живя под холодными небесами, стараются уверить себя, будто они в Эдеме? Неужели они настолько любят природу, что готовы поверить, будто в сырости и во тьме она так же прекрасна, как в лучах солнца? Неужели они храбро справляются с трудностями северной жизни, чтобы иметь право сказать тем, кто живет в более благоприятных условиях: «Смотрите, наша земля не хуже вашей, это доказано тем, что мы здесь живем!»

Как бы там ни было, трудно поспорить с фактом, что чем дальше люди от солнца, тем истовее они поклоняются природе. Бесполезно искать причины, но небезынтересно поразмышлять о результатах. Итак, наша англосаксонская любовь к природе является результатом того, что страна превратилась в один огромный город, однако без тех удобств, которые делают городскую жизнь сносной. Мы так любим природу, что готовы жить за городом хотя бы ночью, когда не работаем. Мы строим коттеджи, покупаем сезонные билеты и на велосипедах добираемся до вокзалов. А тем временем природа гибнет. Когда я был мальчишкой, в Сарри оставалось еще много не освоенной человеком земли. А сегодня Хиндхэд не отличим от площади «Слон и Замок». Мистер Ллойд Джордж построил там коттедж (замечу, довольно удачный) у подножия Девилз-Джампс, чтобы приезжать на уик-энд, и несколько тысяч человек тотчас последовали его примеру. Теперь тропинки превратились в улицы. Люди ездят туда и обратно. Природы больше нет, во всяком случае, в радиусе пятидесяти миль от Лондона. Наша любовь убила ее.

Во всякое другое время, кроме лета, когда слишком жарко, чтобы оставаться в городе, французы и, особенно, итальянцы предпочитают не выезжать из города. В результате у них еще сохранилась природа, которую они не любят. Безлюдные места встречаются едва ли не у самых ворот Парижа. (У Парижа, имейте в виду, до сих пор есть ворота. Подъезжаете к ним в пригородном поезде, выходите из вагона и оказываетесь в пяти минутах ходьбы от центра.) А в Риме, буквально в миле от памятника Виктору-Эммануилу, тоже стоит тишина, и ее нарушает разве что чуть слышная музыка призраков.

Во Франции и Италии вне города живут исключительно селяне. К сельскому труду они относятся серьезно: фермы там до сих пор фермы, а не коттеджи для отдыха на уик-энд, да и хлеб все еще растет на земле, которую в Англии обязательно забрали бы под строительство домов.

В Италии, где образованные жители любят природу даже еще меньше, чем французы, совершенно безлюдных мест не так много, потому что здесь больше настоящих селян, которых совсем мало осталось во Франции! Поездка от бельгийской границы к Средиземному морю оживляет и наполняет смыслом научные статистические данные, из которых ясно, что Франция испытывает недостаток населения. Приходится долго катить по безлюдной местности, прежде чем попадешь из одного города в другой.

Как самоцветы редкие — наперечет,

Как бриллианты в ожерельях сверкают.

Даже деревень немного, и находятся они на большом расстоянии друг от друга. Видя на склонах итальянских гор бесчисленные фермы, которые сверкают окнами среди оливковых деревьев, турист обращает взор на Францию. Проезжая по плодородным равнинам Центральной Франции, редко встретишь жилой дом. И, кстати, какие леса до сих пор растут на французской земле! Там, на огромных зеленых пространствах не встретишь ни единого горожанина, приехавшего на уик-энд, и ни единого пешего туриста.

Мне лично такое положение вещей нравится, потому что я люблю природу, радуюсь одиночеству и совершенно не интересуюсь политическим будущим Франции. Однако у французского патриота, думается мне, поездка по его родной стране может вызвать неприятные ощущения. Большое количество людей, на чьих лицах за четверть мили можно увидеть следы чрезмерного чадолюбия, появляются по другую сторону едва ли не всех границ. Неспешно, но постоянно плодятся немцы и итальянцы, словно хлебы и рыбы. Каждые три года миллион новых тевтонцев переплывают Рейн, а миллион итальянцев размышляет о том, где бы им найти местечко в своей стране. А новых французов нет. Ну, еще двадцать лет, а дальше что? Французское правительство предлагает деньги тем семьям, в которых много детей. Напрасно. Все знают, как предохраняться, и даже наименее образованные слои населения уже избавились от предрассудков и не желают плодиться и размножаться. Темнокожие орды хорошо подготовлены и вооружены, однако в долгой перспективе они не помогут в борьбе против множащихся европейцев. Рано или поздно почти безлюдные французские земли будут колонизированы. Вероятно, это произойдет без кровопролития, а может, не обойдется без войны; будем надеяться на мир, согласие и на приглашение от самих французов. Франция уже теперь каждый год импортирует не помню сколько иностранных рабочих. Со временем, несомненно, иностранцы начнут там оседать: итальянцы — на юге, немцы — на востоке, бельгийцы — на севере, не исключено, что и десяток-другой англичан поселятся на западе Франции.

Наверное, французам это не понравится; однако до тех пор, пока все европейцы не начнут так же заботиться о контроле рождаемости, это лучшее, что можно вообразить.

Португальцы в конце шестнадцатого и в семнадцатом веке тоже страдали от невысокого прироста населения (половина взрослых мужчин эмигрировала в колонии, где они погибали в войнах или от тропических болезней, а оставшиеся дома периодически умирали от голода, так как из колоний везли золото, а не хлеб), и они решили свои проблемы за счет негритянских рабов, которых заставляли работать на разоренных полях. Негры осели на новых местах, стали заключать браки с местными жителями. Сменились два-три поколения, народ, завоевавший полмира, исчез, и в Португалии, за исключением небольшой территории на севере, стали жить евро-африканцы. Французам повезет, если, избежав войны, они смогут заселить свои пустующие земли цивилизованными белыми людьми.

А тем временем эти самые французские земли радуют всех, кто любит природу и уединение. И все же в Италии, где сплошь фермы, фермеры и фермерские дети, любитель природы чувствует себя намного счастливее, чем на гораздо менее заселенных пространствах своих стран. Ведь фермы и крестьяне — естественный продукт земли, такой же родной для нее, как деревья и злаки, и столь же безобидный. Английскую природу погубил горожанин. Ни он сам, ни его дом не являются ее частью. В Италии же по-другому. Когда горожанин выбирается на природу, то встречается с селянами. Природа густо заселена, но не истреблена. Ее не сгубила смертоносная доброта тех, кто, подобно мне, по природе своей городской житель.

Однако, боюсь, недалеко то время, когда вся Европа — даже Испания — будет освоена городскими любителями природы. Кажется, совсем недавно Эвелин пришел в ужас, увидев скалы в Клифтоне. До конца восемнадцатого столетия все здравомыслящие люди, будь то в Англии или Швеции, боялись и ненавидели горы. Современная любовь к дикой природе появилась недавно и началась — вместе с изменением отношения к зверям, индустриализацией и развитием железных дорог — с англичан. (Наверное, не удивительно, что народ, первым сделавший свои города непригодными для жизни из-за грязи, шума и дыма, стал первым, который полюбил природу.) Эта любовь с помощью современного транспорта распространилась дальше. Весь мир радостно приветствовал изобретение парового двигателя, однако любовь к природе расцвела только на севере. Между тем, налицо явные признаки того, что она уже начала заражать латинян. Во Франции и Италии девственная природа — гораздо меньше, чем в Англии, — стала объектом снобистского отношения. В этих странах стало модным любить природу. Повторяю: еще несколько лет, и все будут обожать ее. Даже на севере те, кто ни в коей мере не любит природу, теперь думают, будто любят ее, потому что им это искусно внушают те, кому это выгодно. Ни один современный человек, даже ненавидящий природу, не в силах устоять перед напором рекламы железных дорог, автомобилей, термосов, спортивной одежды, недвижимости и всего остального, что создает благополучие людей, зависящих от туризма. Пока еще в романских странах искусство рекламы на очень низком уровне. Но и там оно не стоит на месте. Прогресс нельзя остановить. «Фиату» и железным дорогам стоит лишь нанять американских рекламщиков — и итальянцы пополнят ряды тех, кто проводит уик-энды на природе и покупает сезонные билеты. Уже в пригородах Рима появилась «Читта Джардино»; Остия развивается как приморский пригород, застроенный частными домами; недавно проложенная автомобильная дорога отдала озера на милость миланцев. Могу сказать заранее, что мои внуки будут отдыхать в Центральной Азии.