Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер Страница 9
Время обнимать - Елена Минкина-Тайчер читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
На семейном совете решили, что обе сестры поступают на дневной, Мусе уже исполнился двадцать один год, время стремительно уходило. Тем более она могла подработать машинисткой, и какая-то стипендия полагалась, у многих студентов были гораздо худшие условия. Муся все-таки выбрала ЛИТМО, а Ася филфак Педагогического, подальше от математики. Вот такие смешные получились родные сестры, нарочно не придумаешь!
Асе исполнилось семнадцать, и она так выросла и похорошела, что только отсутствие зеркала спасало старшую сестру от отчаяния. Ни таких длинных ног, ни мечтательных голубых глаз ей не досталось, и ростом Ася стала на полголовы выше, и белокурые волосы рассыпались по плечам, как у киноактрисы. Никто не удивился, когда за ней стали бегать все три мальчика из группы, так что остальным двадцати девочкам оставалось завидовать и посмеиваться над собой. Филфак он и есть филфак. А у Муси в группе оказалось две трети мальчишек, и хотя никто из однокурсников не торопился ухаживать именно за ней, общее внимание утешало и дарило иллюзию романтических отношений.
Но, главное, в ее жизнь вернулась филармония! Все тот же навсегда любимый зал с люстрами, ложи, колонны, темно-красные портьеры, странное волнующее чувство восторга и ожидания. Не музыка, а сама душа ее томилась и звала, вот в чем дело.
К счастью, косы и дурацкие юбки остались позади! На первый послевоенный день рождения мама отвела Мусю к частной портнихе и велела перешить из своего выходного сарафана и старой блузки вполне нарядное милое платье с двумя наборами манжет и воротничков – простым и кружевным. Волосы совместными с Асей усилиями постригли и накрутили крупными локонами, как у актрисы Ладыниной. Голодное, смешное и радостное время надежд и ожиданий. Весной сорок шестого года, в один из особенно чудесных, томительных, овеянных запахом сирени вечеров она и познакомилась с Витей.
Непостижимо, но они случайно оказались рядом на концерте, и в тот же миг насмешливый бог любви хорошо прицелился и влепил стрелу прямо Мусе в сердце. И она сразу перестала дышать и только косилась завороженным взглядом на белокурого офицера с утонченным благородным лицом и нервными руками музыканта. Исполняли «Времена года» Вивальди, вдруг он улыбнулся и подпел скрипке, еле слышно, как может подпеть только профессионал с очень тонким слухом. И чуть подмигнул застывшей от восхищения Мусе. Боже, как он был хорош! Как разительно отличался от Мусиных заурядных однокурсников. Даже через сорок лет, когда Виктор заходил поболтать с их общим внуком, Муся не могла взглянуть на него без восхищения, восхищения и привычной застарелой боли.
В антракте Виктор пригласил Мусю в буфет. Наверное, она казалась очень смешной и трогательной в своем безудержном, заметном на расстоянии километра восторге. Или платье и прическа так удачно совпали, или просто у него было хорошее настроение? Муся так и не вспомнила потом, что они заказали и о чем говорили, она боялась взглянуть на его лицо, откинутые со лба волосы, руки с длинными пальцами. Да что там взглянуть, она дышать боялась! Особенно когда услышала, что он заканчивает консерваторию и уже получил направление в аспирантуру. Бог, сошедший на грешную землю и заговоривший с простой девушкой.
Что было потом? Какая разница, что было потом! Она просто плыла по воздуху, как на увиденных много позже картинах Шагала, парила и утопала, не думая о маме и учебе, не чувствуя голода и жажды, она считала минуты и часы до встречи и, даже уже встретившись, уже дыша его дыханием, продолжала считать – еще день, и еще, и еще… Он жил один, в собственной комнате, и она прекрасно поняла, зачем он об этом сказал, зачем повел ее после очередного концерта в эту свою комнату, крепко взяв за руку и больше ничего не объясняя. Ужасно войти в чужую огромную квартиру, полную шорохов, еще ужаснее раздеться в чужой комнате, почувствовать жадные руки на пуговицах лифчика. Мучительно стыдно заштопанных трусиков, неловких резинок на чулках, горячей непонятной влаги между ног и острой, пронизывающей насквозь боли. Но она знала, что придет опять, завтра, послезавтра, как только он захочет и позовет, потому что ей уже не жить без него, не жить и не дышать, и если для этого нужно раздеться и лечь на площади, она разденется и ляжет.
Мама с юности страстно хотела сына с именем Филимон, то есть нежный и любящий.
– Понимаешь, дочь моя, не Филипп или Федор, а именно Филимон, – добродушно посмеивался папа, протирая очки в тонкой золотой оправе.
Очки папе очень шли, как и профессия врача, и фамилия Чудинов. Чудинов Сергей Александрович, заведующий и одновременно единственный терапевт маленькой старомодной больнички на окраине Саратова.
– О Волга!.. колыбель моя! – нараспев цитировал папа, хотя и не был особенным поклонником Некрасова. – О юность бедная моя! Прости меня, смирился я!
Он и родился в Саратове, в небогатой дворянской семье Чудиновых, где скромное поместье и пара прибрежных лугов никак не могли достойно обеспечить пятерых подрастающих детей. Но все-таки отец их, Александр Петрович Чудинов, благодаря воспитанию в скромности и трудолюбии, сумел удачно выдать замуж двух старших дочерей. Младшая Аглая к великому горю всей семьи умерла от дифтерии, не достигнув и пятнадцати лет. Из двух сыновей – старшего, Ивана Александровича, отец оставил управляющим и наследником поместья, а Сергея, как самого способного, отправил на учебу в Петербургскую военно-медицинскую академию. Сергей Александрович любил повторять, что отдельно благодарен медлительности и бюрократии царского правительства, поскольку вопрос об открытии Саратовского университета, и в первую очередь медицинского факультета, решался долгие годы. Только в 1909-м появилось наконец временное здание, а окончательно достроили два центральных корпуса в 1913 году, когда дипломированный терапевт Чудинов уже трудился на благо людей. А иначе не видать бы ему ни столицы, ни своей дорогой и единственной Ариши. Да, из академии папа привез не только диплом с отличием, но и невесту, Ариадну Павловну, окончившую в том же образовательном учреждении курс акушерок, специально созданный для женщин. Ариадна Павловна тоже была дворянского сословия, но рано осиротела, поэтому воспитывалась сначала в Смольном институте, а уж оттуда перешла на курс акушерок. Предложение руки и сердца она приняла благосклонно, но сдержанно, как и положено воспитаннице Смольного, что не помешало ей стать добрейшей, заботливой и восторженной женой, над чем Сергей Александрович часто посмеивался, но Аришеньку свою несомненно обожал.
Все родительские рассказы Лена слышала так часто, что могла среди ночи повторить и про бедную Аглаю, и про акушерские курсы и особенно про долгожданного Филимона, который после пяти лет ожиданий, страстных приготовлений и долгих мучительных родов оказался не прекрасным пухлым ангелом, а маленькой сморщенной девочкой. Да, моя дорогая, вот такая вышла незадача! Но девочка после долгих обсуждений и споров все-таки получила греческое имя, красивое редкое имя Елена, что означало светлая или сияющая. Бедная мама не знала, что через полвека в России будет не продохнуть от Ленок и Алёнок всех видов и мастей.
Возможно, папа Сергей уже родился романтиком, но влияние революционного Петербурга тоже не могло не сказаться, поэтому перемены и новую власть он принял с большим воодушевлением. В отличие от брата Ивана, уехавшего в Берлин после разорения крестьянами отцовского имения. Папа даже вступил в партию большевиков и активно участвовал в медосмотрах рабочих местного завода «Сотрудник», ставшего впоследствии знаменитым предприятием «Серп и Молот». Он же ввел в городе обязательный осмотр беременных и прививки младенцев от оспы. Мама работала акушеркой в родильной палате. С детства бесконечно аккуратная и добросовестная, Ариадна Павловна принимала каждого младенца как немыслимое несказанное чудо природы и не знала большего горя, чем потеря ребенка в родах, что все-таки случалось иногда – как от безграмотности отдельных женщин, поздно приехавших в больницу, так и от несовершенства самой тогдашней медицины. Свою единственную дочь Ариша любила так трепетно и болезненно, что даже ночью вздрагивала при каждом вздохе или всхлипе ненаглядной Леночки, что уж говорить о простудах и летних поносах! Тем более душой ее владела горькая тайна – из-за рано проявившейся у Сережи сахарной болезни других детей им не суждено было иметь. Можно не рассказывать, как обожали Ариадну Павловну ее роженицы, молились за доброту и терпение, даже называли иногда новорожденных дочек чудны́м барским именем.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии