Дневник - Чак Паланик Страница 9

ПРОСТО НА ЗАМЕТКУ: Питер, выходит полная фигня с твоей стороны, когда ты всем рассказываешь, мол, твоя жена – гостиничная горничная. Да, может быть, пару лет назад она и была горничной.

А теперь она, представьте себе, младший контролер обслуживания столовой. Она «Сотрудница года» Уэйтензийской гостиницы. Она твоя жена, Мисти Мария Уилмот, мать твоего ребенка, Тэбби. Она почти, чуть было не, едва не получила диплом по изящным искусствам. Она голосует и платит налоги. Она – королева среди сраных рабов, а ты – безмозглый кусок мяса с трубкой в заднице, ты в коме, прицепленный к уйме дорогущих приспособлений, которые поддерживают в тебе жизнь.

Дорогой милый Питер, ты не в том положении, в котором можно звать кого-то жирной сраной чушкой.

У таких жертв комы, как ты, сокращаются все мышцы. Сухожилия натягиваются туже и туже. Колени подтягиваются к груди. Руки плотно складываются у живота. В ногах сокращаются икры, пока пальцы ног не оказываются направлены жутко строго вниз, так, что больно смотреть. В руках пальцы подворачиваются, и ногти врезаются в запястья. Каждый мускул и сухожилие становятся короче и короче. Мышцы спины, спинные выпрямляющие, стягиваются и тянут назад голову, пока она почти касается задницы.

Ты чувствуешь?

Ты весь скручен и связан, и этот клубок приходит проведать в больнице Мисти, проведя три часа за рулем. Не считая еще поездки на пароме. Ты клубок, за которым Мисти замужем.

Худший момент ее дня – записывать все это. Именно у твоей матери, Грэйс, возникла потрясающая идея – чтобы Мисти вела дневник комы. Так когда-то делали моряки и их жены, сказала Грэйс, вели дневники каждого дня разлуки. Это хранимая старинная традиция мореплавателей. Золотой древний обычай острова Уэйтензи. После долгих месяцев разлуки, при встрече, эти самые моряки и жены менялись дневниками и наверстывали пропущенное. Как росли дети. Какой была погода. Заметки обо всем на свете. То рутинное дерьмо, которым вы с Мисти нагружали бы друг друга за ужином. Твоя мать сказала, мол, это окажет тебе пользу в процессе выздоровления. Когда-нибудь, с Божьей помощью, ты откроешь глаза, обнимешь и поцелуешь Мисти, твою любящую жену, – а тут как раз подоспеют все потерянные годы, записанные в умилительных тонкостях: подробно о том, как рос твой ребенок, а твоя жена ждала и жить не могла без тебя, – и ты сможешь присесть под деревом со стаканом доброго лимонада и отлично провести время, наверстывая все это.

Твоей матери, Грэйс Уилмот, стоило бы пробудиться от собственного случая комы.

Дорогой милый Питер. Ты чувствуешь?

У каждого своя личная кома.

Что ты запомнишь из прошедших времен – никто не знает. Есть вероятность, что твоя память стерлась. Канула в Бермудский треугольник. У тебя ведь поврежден мозг. И ты родишься совсем другим человеком. Иным, но все тем же. Перерожденным.

Просто на заметку: вы с Мисти познакомились на худфаке. Ты сделал ей ребенка, и вы оба съехали жить к твоей матери на остров Уэйтензи. Если ты уже знаешь все эти вещи, пропускай. Пробегай глазами.

На худфаке не учат тому, что беременность может положить конец всей твоей жизни.

Есть бесчисленное множество способов покончить с собой, не умирая до смерти.

И, на случай, если ты забыл – ты трусливый ублюдок. Ты самовлюбленный, недоделанный, безвольный кусок дерьма. На случай, если не помнишь – ты завел сраную машину в сраный гараж и пытался удушить свою провинившуюся жопу выхлопными газами, – но нет же, ты даже с этим не справился. Обычно не мешает сперва наполнить бак.

Просто чтобы ты знал, как плохо выглядишь – состояние любого человека, пребывающего в коме больше двух недель, врачи называют устойчивым растительным. Лицо пухнет и краснеет. Выпадают зубы. Если тебя не переворачивать каждые несколько часов, у тебя будут пролежни.

Сегодня, когда твоя жена записывает все это, – сотый день комы.

И тебе ли звать груди Мисти парой дохлых карпов.

Хирург вживил трубку для питания тебе в желудок. В твою руку вставлена трубочка, чтобы мерить кровяное давление. Она же замеряет уровень кислорода и двуокиси углерода в твоих артериях. В шее у тебя еще одна трубка, которая измеряет кровяное давление в венах, возвращающих кровь в сердце. У тебя катетер. По трубке между легкими и грудной клеткой сливаются любые жидкости, какие бы там не скопились. К твоей груди прилеплены небольшие круглые электроды, следящие за сердцем. Наушники на голове посылают звуковые волны, чтобы стимулировать ствол мозга. Трубка, вставленная в нос, накачивает в тебя воздух от аппарата искусственного дыхания. Другая трубка, воткнутая тебе в вены, подает по капельнице лекарства и питание. Твои глаза заклеены, чтобы не высыхали.

Чтобы ты был в курсе, чем за все это платишь – Мисти обещала дом Сестрам Милосердия. Большой старый дом на Буковой улице, все шестнадцать акров, – в секунду твоей смерти во владение им вступает католическая церковь. Сотня лет твоей драгоценной семейной истории – отправляется прямо им в карман.

В ту секунду, когда ты перестанешь дышать, твоя семья останется без дома. Но не нервничай – при аппарате искусственного дыхания, трубке питания и медикаментах – ты не умрешь. Тебе не умереть, даже если захочешь. Тебя будут держать живым, пока ты не превратишься в иссохший скелет, через который машины все прокачивают и прокачивают воздух и витамины.

Дорогой милый глупый Питер. Ты чувствуешь?

Кстати, когда говорят насчет «выдернуть вилку», то это просто оборот речи, и не более того. Тут все, похоже, запаяно намертво. Плюс тут вспомогательные генераторы, бесперебойные сигналы, батареи, десятизначные цифровые коды, пароли. Нужен специальный ключ, чтобы отключить аппарат искусственного дыхания. Нужно распоряжение суда, отказ от обвинения в преступных намерениях, пять свидетелей, консилиум из трех врачей.

Так что располагайся поудобнее. Никто не станет выдергивать вилок, пока Мисти не найдет выход из того дерьма, в котором ты ее оставил.

Просто на случай, если ты не помнишь, в каждый визит к тебе на ней одна из тех старых поддельных брошек, которые ты ей дал. Мисти снимает ее с кофты и открывает острие булавки. Оно стерилизовано, протерто спиртом, естественно. Боже упаси, чтобы у тебя остались шрамы или микробы. Она протыкает булавкой старой волосатой броши – медленно, очень медленно, – мясо твоей ладони, ноги или руки. Пока та не наткнется на кость или не выйдет с другой стороны. Если появляется кровь, Мисти ее вытирает.

Какая ностальгия.

В некоторые из визитов она снова и снова протыкает тебя иглой. И шепчет:

– Ты чувствуешь?

Речь не о том, что тебя никогда не тыкали булавкой.

Она шепчет:

– Ты еще жив, Питер. Как насчет?

Ты, который прихлебывает лимонад, читая это под деревом дюжину лет спустя, – сотню лет спустя, – ты должен знать, что лучшее в этих визитах – погружать булавку.