Новоорлеанский блюз - Патрик Нит Страница 83

Бумер сделал паузу, дабы усилить драматический эффект сказанного. Сильвия сгорала от нетерпения.

— А его вдова? — с надеждой в голосе спросила она.

— Чья вдова?

— Исаии-младшего. Или он не был женат?

— Был! — Бумер почесал голову. — Но, насколько я слышал, это печальная история. Прихожане говорили, что Исаия-младший был тяжелым человеком. Поверьте мне, если прихожане называют своего пастора «тяжелым человеком», вы смело можете дать голову на отсечение за то, что он был настоящим сукиным сыном (да простит меня Бог). Тем не менее Исаия-младший женился уже в зрелом возрасте на девушке моложе себя лет на двадцать пять. До свадьбы она, кажется, работала учительницей в небольшом городке, вроде бы в Рок-Айленде [98]. Она умерла через год после свадьбы. Говорили, что Исаия так и не смог оправиться от этой утраты. И что интересно, ни у кого из прихожан не удалось выяснить, был ли он тяжелым человеком до смерти жены или стал таковым после того, как овдовел. Я думаю, что сейчас это уже не так важно.

— Похоже, мы оказались в очередном тупике, — перебил пастора Джим, но тут же под его взглядом смутился и замолчал.

— Сын мой, — посмотрев на Джима с укоризной, произнес Бумер. — Ты типичный белый мальчик; ведь вы нетерпеливы, а чуть что, сразу пасуете и выходите из игры. Может быть, ты дашь мне досказать то, что мне известно, а уж потом выскажешь свои комментарии по поводу тупиков.

Итак, жена Исаи-младшего — а ведь я так и не знаю ее имени — покинула этот мир во время родов, и если существует что-либо более трагичное в человеческой судьбе, я хотел бы знать, что это такое. Здесь я уподобляюсь Фоме неверующему. Но дочь их выжила, эту девочку назвали Корретой.

— Вы ее когда-нибудь видели?

— Коррету? Конечно, видел. Я ведь был распорядителем на похоронах Исаии-младшего, а кому же еще было им быть, как не мне? Ей тогда было тринадцать лет; живая, как ртуть, а язычок жгучий, как перец. Она была типичной пасторской дочкой (с таким отцом, как у нее, это не удивительно): ни малейшего интереса ни к религии, ни к Иисусу Христу; она была всецело поглощена проблемами цветных и разговорами на тему «назад в Африку», а ведь, погружаясь во всё это, молодые начинают думать, что им известно, откуда они появились. И это в тринадцать лет!

С тех пор мне довелось несколько раз встречаться с ней. Она иногда приезжает сюда, и я не погрешу против истины, если скажу, что она превратилась в очень симпатичную молодую леди, такую, при виде которой любой пастор обратиться к Господу с молитвой о спасении души от греха. Ха-ха! Даже Бумер, хотя я вообще-то редко тревожу Господа своими молитвами!

Я не видел ее уже несколько лет. По последним дошедшим до меня сведениям, она преподает в Северо-Западном университете, и я больше чем уверен, что она до сих пор там, поскольку она всегда извещала меня о своих переездах. Преподает историю Африки или что-то в этом роде в университетском колледже на Золотом берегу [99]. Профессор Коррета Пинк. Неплохо звучит, правда?

Джим и Сильвия переглянулись. Колледж Северо-Западного университета на Золотом берегу находился всего в трех кварталах от их отеля. Сильвия почувствовала учащенное сердцебиение. Что, если финал ее истории где-то совсем близко, за углом, и, чтобы узнать его, надо лишь перевернуть страницу?

— Пастор… — начала она.

— Мы же друзья, сестра, разве не так? Называйте меня Бумером.

— Простите меня, Бумер, вы не могли бы сказать мне… Мой вопрос может показаться глупым… но скажите… Пинки… они были очень черными?

Бумер на мгновение остановил на ней пристальный взгляд, после чего лицо его расплылось в широченной улыбке.

— Вы когда-либо слышали, чтобы белые назвали свою дочь Коррета?

Бумер заявил, что отвезет Джима и Сильвию в центр города на своей машине.

— Меньше всего мне хочется брать на душу грех за вашу пролитую кровь, — сказал он и, заметив улыбку на лице Джима, добавил: — Я серьезно.

Они сели в «лексус» пастора (Джим назад, Сильвия на сиденье рядом с водителем), и из стереосистемы сразу же зазвучал чувственный голос Билли Холидей [100], зазвучал громче, чем та когда-либо пела в жизни:

Ты знаешь ли, что это значит — покинуть

Новый Орлеан

И днем и ночью вспоминать о нем?

Я знаю! Мне пришлось пожить вдали

И тосковать сильнее с каждым днем… [101]

Сильвия закрыла глаза и непроизвольно начала подпевать. Эту мелодию она пела не одну сотню раз, когда работала в баре на Стритхем. Она знала ее вдоль и поперек. Она вспомнила, как Флинн никогда не мог правильно выбрать фактуру сопровождения, а когда она пеняла ему на это, он оправдывался: «Ведь это же грустная песня!» А она при этом всегда думала: «Как печален этот черно-белый мир. Это вовсе не мир блюза!»

Она пела, а Бумер не мог оторвать от нее восторженного взгляда и из-за этого дважды чуть не разбил машину. Когда песня кончилась, он, прочистив горло кашлем, спросил:

— Вы когда-нибудь думали серьезно о пении?

— Серьезно не думала.

— А что насчет Нового Орлеана? Вы там когда-нибудь бывали?

— Я? — переспросила Сильвия. Неужто он думает, что она могла побывать в таком месте. — Конечно, нет, — ответила она.

— А о чем же вы думаете, когда поете эту песню?

Сильвия на мгновение задумалась.

— О Ноттинг-Хилл, — ответила она. — Это в Лондоне.

— А жаль, — сказал Бумер таким тоном, словно настаивал на каком-то своем предложении, которого так и не сделал. — Но это ваша проблема. Всем музыкантам надо постоянно думать о «Биг Изи» [102].

Бумер остановил машину на Ист-Оук, перед маленьким, зажатым между двумя небоскребами старым домом, словно сошедшим со страниц книги о Питере Пене [103].

— Северо-Западный университет, — объявил пастор: Сильвия, взяв его за руку, поцеловала в щеку.

— Спасибо за помощь, Бумер, — сказал она. — Пожелайте мне удачи.

— Тебе не нужно желать удачи, сестра. Бог на твоей стороне.