Утопая в беспредельном депрессняке - Майкл О'Двайер Страница 82

Джаспер должен уйти вслед за Виски.

Или остаться?

Уйти.

Остаться.

Я никак не мог решиться.

Уйти или…

Он ушел.

Я отвернулся, толкнув его с обрыва, и заплакал.

Теперь остался только сундук с фотографиями, на котором я сидел. Он был со мной сколько я себя помнил, и выбросить его — значило оторвать часть себя самого. Я был не в силах сделать это после того, как проспал в нем столько ночей. Он был связан с моим прошлым. Это был не просто сундук, в котором Виски хранил свои фотографии, это было нечто большее. Но, в конце концов, это был всего лишь сундук.

Я встал с сундука и, открыв его, стал пачками бросать фотографии с обрыва. Я смотрел, как они летят вниз, в свою морскую могилу.

На крышке сундука с внутренней стороны было отделение, где хранилось несколько блокнотов в кожаных переплетах. Я стер с них пыль и положил на дно Я никогда не читал их — это были личные записи отца, вроде моих дневников, но теперь я чувствовал, что имею право прочитать их.

Поверх дневников я положил три отобранных мной фотографии. Затем я закрыл сундук. Я посмотрел с обрыва на фотографии, уплывавшие в открытое море. Пусть морское чудовище разглядывает их, если хочет. Может быть, Джасперу тоже будет интересно посмотреть на того, кто выглядит куда страшнее, чем сам палёный Бог. Может быть, он покусает морское чудовище, а может быть, обретет мир и покой на дне океана.

Я хотел в это верить.

Я отнес сундук к машине.

Я знал, что поступил правильно, и все теперь пойдет как надо. Настроение было грустное, но просветленное, а глазное, я наконец понял, кто я такой.

В Дулине я увидел объявление о поездке на катере на Аранские острова. Один из катеров отбывал через двадцать минут.

Мы могли успеть туда и обратно.

Винсент возражал. Он никогда не плавал на катерах и относился к ним с опаской. Я не верил, что это опасно, и убеждал его, что все в жизни бывает в первый раз. На море был штиль, и ничего не должно было с нами случиться. Если бы даже он отказался, я все равно поехал бы. Я сказал ему, что я тоже впервые собираюсь путешествовать на катере и к тому же не умею плавать, но бояться нечего — во всем мире люди преспокойно катаются на катерах, так что и мы можем.

Винсент все еще колебался, когда мы услышали, как кто-то зовет нас с дороги. К нам бежала какая-то фигура, освещенная вечерним солнцем.

Это был Бобби.

Он нашел нас.

УБЛЮДОК.

Мы с Бобби стояли на носу катера, держась за релинг. Винсент остался в кабине, полный решимости на всякий случай держаться поближе к капитану.

— И чего ты сюда приперся? — спросил я его.

— Чтобы следить за тобой.

— Зачем? Боишься, что я опять захочу покончить с собой? Не собираюсь.

— Я знаю.

— Тогда зачем?…

— Я боюсь, что ты сделаешь что-нибудь с Винсентом.

— Чего-чего?

— Ты слышал меня. Если что-нибудь случится с Винсентом, я тебя убью.

— С какой стати я буду что-то делать с Винсентом? Я люблю его и не собираюсь ему вредить.

— В том-то и дело, Алекс. Ты всех любишь, и именно поэтому все, кто находится слишком близко к тебе, умирают. Твой отец, мать, Стив, Виктория. Тебе даже не надо стараться что-нибудь делать, все происходит само собой. От тебя это, похоже, не зависит.

— Бобби, все в мире меняется, и я тоже изменился. Ты меня больше на этот крючок не поймаешь. Я отдаю себе отчет в своих действиях и знаю, что я никому вреда не причинял. Это ты, урод, всех поубивал, и как только мы вернемся домой, я расскажу об этом Винсенту с Хеленой, и Макмерфи, и Ребекке, и всем остальным.

— Что-что? Ты напрасно храбришься. Никто тебе не поверит.

— Чихать я теперь на это хотел, Бобби. Я им расскажу, а уж верить или нет — это их дело. Я в любом случае: ничего не теряю, поскольку ты сказал, что все равно убьешь меня. Так что катись подальше. А если, после того как я расскажу им все, что про тебя знаю, ты попытаешься меня убить, то тебе придется очень туго. Ты проиграл, Бобби. Бывают в жизни огорчения.

Мне не следовало улыбаться.

Теперь-то я это понимаю.

Увидев, что я улыбаюсь, Бобби просто психанул.

Я тонул.

Море было абсолютно спокойно. Солнце сияло в вышине.

Я видел днище катера высоко над собой.

Его гладкий черный киль удалялся, оставляя пенистый след.

Пузырьки воздуха, эти крошечные капельки жизни, сорвались с моих губ и устремились вверх. Мои легкие напряглись, пытаясь удержать воздух, который нечем было заменить. Я отчаянно крикнул, и воздух вырвался из меня миллионом блестящих пузырьков, уносящих к изнанке воды мое прощание.

Затем я почувствовал боль.

Над моей головой целая галактика звезд мерцала в полночной пустоте, окруженная ломаной линией золотисто-красной реки. Я протянул свою слабую руку, чтобы прикоснуться к звездам, собрать их в горсть и прижать к груди, как мерцающую тайну.

Я был спасен.

Я не был спасен.

— Отпусти его.

— ТЕПЕРЬ ОН МОЙ.

— Нет, он мой, это все, что у меня было.

— ОТДАЙ МНЕ МАЛЬЧИШКУ, И БУДЕШЬ ИМЕТЬ ВСЕ, ЧТО ТВОЯ ДУША ПОЖЕЛАЕТ.

— Моя душа желает только его.

— БУДЬ ПРОКЛЯТ, ДЖОН УОКЕР, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ.

— Это ты будь проклят, болотная тварь. Мы тут вместе с моим псом, и ты ничего не можешь с нами поделать! Я так давно хотел тебе это сказать!!!

Виски?

Помоги мне!

Со мной ничего не случилось.

Со мной ничего не стряслось.

Из ничего и выйдет ничего.

Ничего?

Ничего…

Я не был подготовлен к тому, чтобы увидеть то, что увидел.

Мои сны обрели плоть.

Я лежал на спине, а Виски высился надо мной, расставив ноги по обе стороны от меня. Он улыбнулся мне и подмигнул. А затем голубое, как молния, пламя охватило его, и он упал, крича от боли. Какая-то лапа со щетиной черных волос и пульсирующими венами схватила его и швырнула в темноту. Я бросился к нему, но, прежде чем успел добежать, земля разверзлась, и вокруг Виски образовался адский кроваво-красный круг, который отрезал его от меня раскаленной стеной огня.

Я звал отца, и его истерзанное тело дернулось пару раз в ответном неслышном крике. Позади я услышал глухие тяжелые шаги. Я обернулся и посмотрел на приближающуюся фигуру.