От Милана до Рима. Прогулки по Северной Италии - Генри Воллам Мортон Страница 82

— Вы так любезны, — сказал он. — Знаете, как я назову эту фотографию? Ну что ж, скажу по секрету. Два веронца!

Заливисто смеясь, он повесил камеру на шею и, тяжело ступая, зашагал по тропе к могиле Джульетты.

5

Дорога от Вероны до Виченцы проходит мимо полей, засаженных свеклой, кукурузой и виноградниками. От ветров, дующих с Альпийских гор, ее охраняют лесозащитные полосы из акаций. Предгорья устремились на север, к большим горам, окружившим перевал Бреннер. Мне говорили, что в ясные дни можно на горизонте разглядеть их фиолетовые силуэты.

Со мною в автомобиле ехал мой итальянский знакомый, продавец мрамора из Вероны. В городке Монтеккьо Маджоре, расположившемся в гористой местности чуть в стороне от главной дороги, у него была назначена деловая встреча. Мрамор для сеньора X. не просто геологическое явление или коммерческий продукт, это жизненная философия. История складывается для него из двух составляющих: есть каменщики и есть плотники. Камень означает цивилизацию, дерево — варварство. Он станет спорить с вами и скажет, что тевтонские племена, захватившие Италию во времена Средневековья, были лесными людьми, чужестранца здесь до сих пор называют форестиро. Они испугались того, что вошли в мраморный мир, и предпочли жить на открытом пространстве, как дикие звери. Это обстоятельство позволило латинянам выжить в окруженных каменными стенами городах, построить в Средние века каменные соборы и дворцы, а в эпоху Ренессанса довести до совершенства работу с мрамором. Он цитировал Поджо и Торквато Тассо, желая доказать, как шокировали итальянских путешественников эпохи Ренессанса безобразные деревянные дома Парижа и Лондона. Это жилища варваров, ничего не смыслящих в архитектуре! Самые жалкие каменные развалюхи в трущобах, на его взгляд, более достойны человека, чем любое деревянное здание.

Было приятное свежее утро, мы разговаривали о мраморе и об упадке цивилизации. Согласно его теории, упадок в промышленности начался с 1929 года. За время поездки я многое от него узнал: самый лучший серый мрамор приходит из провинций Кунео, Навара и Гориция; зеленый надо смотреть в Валле-Д'Аоста; в Бергамо отличный черный мрамор; в Вероне — розовый, но до сих пор самым знаменитым мрамором считают, как и в классические времена, каррарский мрамор. Его добывают в каменоломнях Апеннин. Он с удовольствием упомянул о выгодной сделке, которую совершил с представителями Саудовской Аравии. Возможно, гибнущая здесь цивилизация возродится в других местах.

Высадив его в Монтеккьо, я отправился осматривать руины двух замков, стоящих друг против друга на соседних холмах. Легенда утверждает, что замки принадлежали Монтекки и Капулетти, но я склонен думать, что это — крепости Скалигеров. Поднявшись на один из холмов, я вошел в разрушенный двор замка и увидел там двух канадских девушек, стирающих в ведре нейлоновые платья. На месте замка ныне раскинулся кемпинг, с водой и электричеством. Группа молодых хайкеров отправлялась в Венецию, нагруженная не хуже мулов. Собирались в дорогу и мотоциклисты. Возможно, что их притягивал к себе тот же магнит. Увидел я и длинный трейлер, в котором среди хромированных приборов жила себе поживала большая немецкая семья. Не успел я охватить взглядом всю сцену, как послышался вой двигателя: так заявила о своем появлении итальянская пара, восседающая на главном герое итальянской автострады — нагруженном сверх всякой меры мотороллере «веспа». Канадским девушкам, несмотря на сложности быта, очень нравился их кемпинг, тем более что всегда можно посидеть в находящемся неподалеку ресторане, носящем название «Таверна Джульетты».

Никогда еще, возможно, со Средних веков путешествие не было таким будничным, никогда столько путешественников не устремлялось вдаль практически без денег. Тем не менее настроение у всех было отличное, и не важно, что приходилось считать каждый пенс, а спать порою на голых досках или просто под звездами. Я вовсе не горю желанием стать вновь двадцатилетним, но если бы меня вдруг забросило в юность еще раз, то путешествовал бы я впервые по Италии только так, а не иначе.

В кафе мне приветливо помахал рукой синьор X. Он заключил свою сделку и сказал, что поедет со мной в Виченцу. И мы поехали вниз по склону к главной дороге, вдоль которой, словно пажи, выстроились виноградники, а подросшая кукуруза напомнила мне копья приближавшейся кавалерии. Кто-то говорил мне, что несколько лет назад синьор X. ездил в Лондон для встречи с архитекторами, которые хотели купить мрамор для банка или небоскреба. С тех пор его высказывания относительно Англии считались авторитетными. Я упомянул об этом и, к моему удивлению, узнал, что в Англии он обнаружил некоторые достойные национальные особенности, которых сами мы у себя сегодня не замечаем.

— Я всегда говорю тем, кто приходит ко мне за советом перед поездкой в Англию, — произнес он. — Когда снова начнется всемирный потоп, англичане умрут все вместе, но здесь, в Италии, из воды высунутся некоторые головы. Однажды ночью, — продолжил синьор X., — я специально ходил к Букингемскому дворцу, чтобы посмотреть, ходят ли там часовые. И они ходили! — заявил он. — А ведь, кроме Бога, их никто не видел. В Италии такого произойти не может.

Я напомнил ему о двух скорбно склонившихся молчаливых фигурах по обе стороны от Могилы неизвестного солдата в Риме.

— Да разве можно это сравнивать! — закричал он. — Это вам могло показаться, что они молчат. Но я-то знаю, они потихоньку разговаривают, стараясь не шевелить губами. И знаю, о чем они говорят. Они критикуют Виктора Эммануила за то, что тот поставил памятник, и неизвестного солдата за его могилу… Такие вот мы, итальянцы…

Я напомнил ему о часовом Помпеи.

— Должно быть, это британец, — последовал ответ.

Утреннее солнце Виченцы освещало величественную картину, которая ни в одном другом месте Италии не напоминала бы так Англию XVIII столетия. По обе стороны от дороги вставали коричневато-желтые дворцы. Построил их человек, давший английскому языку термин, который многим не нравится, однако не меньшее число людей его одобряют: слово это — палладианство. Звали его Андреа ди Пьетро, родился он в 1518 году и начинал как каменщик. В то счастливое время городская знать организовала общество, которому дали название — Академия. Свою жизнь эти люди посвятили самому захватывающему делу для любителя — строительству. Среди руководителей Академии был граф Триссино. Разглядев в юном каменщике выдающиеся способности, он отправил его в Рим учиться архитектуре. Андреа вернулся в Виченцу с честолюбивыми планами: он хотел оживить строгую августовскую архитектуру, сделать ее такой, какой видел ее Витрувий. Так началась триумфальная карьера молодого архитектора, и патрон уговорил его сменить свое имя на Палладио.

Во время последней войны бомбы уничтожили четырнадцать палладианских дворцов, но в городе все же на каждой улице есть уцелевшие здания. Каким же счастливчиком был Палладио: столько клиентов хотели и были в состоянии заказать у него дворец, и при этом предоставляли ему полную свободу действий.

— Ах, ну какая же это в самом деле трагедия! — воскликнул синьор X., когда мы проезжали мимо дворцов. — Такая великолепная классика, и без мрамора! Все кирпич и штукатурка. Только представьте, как бы все это выглядело в мраморе! Душа болит из-за бедного Палладио!