Путь хунвейбина - Дмитрий Жвания Страница 82

Ребята согласились, стали вновь проводить открытые собрания в университете, выпускать информационный листок и даже заводской бюллетень. Я тем временем носился с идеей создать в Петербурге филиал «Университета имени Сергея Курехина». В Москве лекции в этом «университете» читали мои старые товарищи, бывшие анархисты и социалисты: Леша Цветков, Саша Тарасов, Дима Костенко и др. Послушать их сбегались десятки, а то и сотни человек. Ребята рассказывали о «Красных бригадах», о движении молодежного протеста на Западе, о левом искусстве. Иногда лекции читал Дугин, который в то время сильно полевел. Его «Цели и задачи нашей революции» вытекали даже не из национал-большевистской доктрины, а из мистического анархизма. Помню, он мне очень помог статьей об албанской революции «обманутых вкладчиков». «Албанцы восстали, и поэтому я - албанец!» - заявлял Дугин. Главная идея статьи: родина настоящего национал-большевика - территория, где идет борьба против Системы.

- Вы читали, что написал Дугин? Теперь вы понимаете, какое значение в названии партии имеет слово «национал»? – обращался я к «однопартийцам».

Я сумел-таки организовать филиал «Университета имени Сергея Курехина», в этом мне очень сильно помог Володя Григорьев. Уже первая лекция собрала несколько десятков человек. В основном это были студенты, они слышали об НБП, читали Дугина, Лимонова, попадались даже те, кто слышал о Юнгере и Никише. Это был сырой, но вполне пригодный человеческий материал. «К нам в Питере шли сотни людей. К сожалению, мы не смогли их всех должным образом принять, обеспечить партийной работой, выслушать, понять, такого тонкого механизма в партии не было предусмотрено… ловили и останавливали часть людей, остальные уходили. Ячейки нашей сети были слишком широкие. Я бескрайне жалею о тех многих тысячах молодых людей прошедших через партию по всей России. И не затормозившихся у нас. Меня просто гложет обида и раскаянье. Столько отличных ребят и девушек не поняли нас, и мы их не поняли…», - так Лимонов описывает ситуацию, которая наблюдалась в питерском отделении НБП до того, как я его возглавил.

После того, как я организовал «филиал Университета имени Сергея Курехина», история повторилась. Люди в партию шли. Я находил время на общение с ними, выслушивал, чтобы понять, что они знают о партии, национал-большевизме, что они хотят делать, и хотят ли что-нибудь делать вообще. Многие из них присоединились к партии. И вскоре разочаровались. Они не ожидали, что окажутся в одной компании с «жидоедами» и расистами. Конечно, о потере интеллигентов-чистоплюев, болтунов и «идеологов» я не жалею. Но уходили и очень перспективные люди, которые могли стать настоящими штурмовиками, то есть теми, кто «живет рискуя». Они замечали, что «старые партийцы» интригуют против меня, и не могли понять, что происходит.

Я не хочу сказать, что ушли все, кого я нашел. Мы численно тогда выросли втрое. В наше отделение вступили отличные молодые ребята, которые не вникали в конфликт, а просто занимались партийной работой, которой я их обеспечил: разрисовывали стены эмблемой НБП, продавали «Лимонку», участвовали в летучих митингах. Я не помню каждого их них. Назову лишь молодого рабочего Женю Павленко, его никто не вербовал, он пришел в партию сам: прочел в «Лимонке» адрес штаба, пришел сам и привел друга, который отдал партии несколько лет. Именно тогда в НБП появился Сергей Аксенов, сейчас он - партийная легенда. Его арестовали вместе с Лимоновым, и он отсидел несколько лет. Спокойный и рассудительный, Серега стал нашим «начальником штаба», он вел бухгалтерию, занимался перепиской с другими региональными организациями. Я готов был отказаться от лидерства, от руководства питерским отделением НБП, но только не в пользу расиста Гребнева. Я хотел, чтобы меня заменил Аксенов, но и его невзлюбили «старые партийцы» и гопники. Он был сыном армянки… Если я, говорят, похож на индейца, то Серега – типичное «лицо кавказской национальности». Аксенов вел себя мудро: на конфликт не нарывался, но и обижать себя не давал.

Но ближе к весне ситуация, как говорится, назрела.

- На х..й нужны эти интеллигенты! На х..й нужен этот твой университет! Нужно работать вместе со скинами, пи…еть черных, которые прогоняют с рынков русских бабушек! – вещал Андрей Гребнев на собраниях. Его почти никто не поддерживал, даже один бывший член РНЕ, бородатый такой, лысоватый, полный парень, похожий на былинного русича, и тот недоовльно мотал головой, слушая Гребнева. Но Гребнев был очень активен, и на собраниях постоянно ругался со мной. Нужно было что-то предпринимать, чтобы не потерять людей, чтобы спасти национал-большевизм в Петербурге.

Что было делать? Лимонов дал мне самые широкие полномочия: выгоняй кого хочешь. Но я не мог исключить Гребнева из партии только за то, что он – расист. Все же я возглавлял питерское отделение НБП, куда людей сгребали, а не секцию какого-нибудь троцкистского интернационала. Нужен был повод, и чтобы его получить, я возложил на Гребнева решение задач, с которыми он не справился, или не думал выполнять, не знаю… Нужно было избавиться и от «гангренозных» «старых партийцев». Я знал, что они продолжают устраивать в штабе пьянки, правда, не так часто, как раньше, об этом мне сообщал Саня, хозяин «чайханы». Я попросил Саню, чтобы он тут же сообщил мне, когда начнется очередная пьянка. Он сообщил. Я явился в штаб и застал разгул в самом разгаре.

- Почему вы нарушаете мой приказ, который запрещает пьянствовать и даже курить в штабе? - спросил я.

- Это наш штаб! Что хотим, то и делаем! – ответил один глистообразный субъект в очках, волосы жиденькие, русые.

Я прогнал пьяниц, а на следующий день в двери штаба вывесил приказ об исключении из партии братьев Гребневых и группы «старых партийцев»: за грубые нарушения партийной дисциплины, саботаж важных поручений председателя ленинградского отделения НБП и за поведение, «несовместимое со славным званием национал-большевика».

Жалею теперь, что исключил Сергея Гребнева, исключать его было не за что, нужно было его оставить, а так я его сам бросил в братские объятия. Обиженные «ветераны» почти все были трусоватыми, и рассчитывали отомстить мне с помощью уличного бойца Гребнева. Глистообразный позвонил мне и сказал, что люди, исключенные мною из партии, попросили меня о встрече. Я согласился встретиться и сказал об этом Володе Григорьеву.

- Я поеду с тобой и набью им всем еб…ща! – заявил Володя.

Я его остановил. И поехал на «стрелку» один, в то время как «оппозиция» делегировала человек 5-6. Я сейчас даже не помню, кого именно. Помню, только что был Андрей Гребнев и глистообразный. Встретились мы на станции метро «Площадь Восстания», а потом пошли разбираться в ближайший двор.

Больше всех выделывался глистообразный «ветеран». Он был длинном черном пальто.

- Я, бля, бизнесмен, давал партии деньги, а ты меня исключил! Да мы сами тебя исключим!

Худой в пальто хамил, по всей видимости, рассчитывая, что разборка закончится тем, они все вместе изобьют меня. Но ударить меня первым не решался, надеялся на Гребнева. А тот, надо отдать ему должное, будучи хулиганом с окраины, уличным бойцом, наверное, считал, что нападать вшестером на одного – западло. Гребнев стоял и улыбался.