Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя - Шэннон Леони Фаулер Страница 8

Уже, должно быть, часа два или три ночи, на улице холодно и тихо. Нам удается найти такси, но водитель не говорит по-английски. Я жестами изображаю врача со стетоскопом, выстукивая по своей груди сердечный ритм: «Баа-бом, баа-бом, баа-бом». Таксист смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. Вращаю кистью над головой, изо всех сил стараясь изобразить «скорую», и завываю: «У-у-у о-о-о у-у-у о-о-о…» Снова и снова указываю на распухший палец Шона.

Наконец, до таксиста доходит. Он медленно едет вперед вдоль обочины. Мы проезжаем всего около сотни футов, он тормозит и указывает на больницу с левой стороны. А потом на таксометр.

Больница закрыта на ночь. Мы стоим перед запертыми воротами, и тут подъезжают четыре девушки-испанки. У одной из них сильное сердцебиение, и остальные за нее беспокоятся. Я шепчу Шону, что, на мой взгляд, здесь не обошлось без каких-то наркотиков. Сбоку от ворот висит домофон, и мы с девушками пытаемся поговорить с ответившим нам человеком, который не знает ни английского, ни испанского. По очереди стараемся дать понять, что нам необходим врач. Мы приводим доводы, умоляем, просим, уговариваем. У девушек обнаруживается свойственная всем латиноамеринкам страсть к драме, и одна из них, похоже, говорит на каком-то языке, который может даже оказаться чешским. Наконец, ворота распахиваются.

Мы с Шоном следуем за девушками по сумрачным безмолвным коридорам и видим, что в пустой комнате ожидания горят лампы. Девушек принимают первыми, и я засыпаю, свернувшись калачиком на обитых пластиком стульях.

– Чем я могу вам помочь? – красивый мужчина с темными глазами и длинным носом стоит надо мной. Он одет в белый халат, а его шею обвивает стетоскоп.

– Вы говорите по-английски! – я испытываю невероятный восторг и облегчение. Тыкаю в Шона, прикорнувшего на стуле рядом со мной. – У моего бойфренда кольцо на пальце застряло. Мы не можем его снять.

Доктор смотрит на меня тяжелым взглядом.

– Вы находитесь в отделении медицины внутренних органов. Я кардиолог.

– Пожалуйста! – все, что способен сказать Шон.

Доктор переводит взгляд на Шона, опять на меня, потом наконец на палец Шона. Знаком велит Шону следовать за ним. Но когда я начинаю подниматься со стула, поворачивается и предостерегающе поднимает ладони.

– Вы, – указывает он на стул в комнате ожидания, – оставайтесь здесь.

Они оставляют меня одну, и через считаные минуты я снова сворачиваюсь калачиком и засыпаю.

В следующий раз меня будит Шон. Теперь я куда менее пьяная и куда более пристыженная.

– Что, сняли? – спрашиваю я, заставляя себя подняться. Чувствую, что щеки у меня пылают, и незаметно проверяю, не текла ли во сне из уголка рта слюна.

Шон плотно сжимает губы.

– Это было мучительно, Мисс, – и сует мне обратно серебряный ободок.

– Мне так жаль! Я люблю тебя.

Я беру его за руку. Палец красный и распухший. Врач просунул ножницы под металл, чтобы освободить хоть какое-то пространство, а затем водил проволокой по кругу, прежде чем силой стянуть кольцо с пальца. Медсестре пришлось держать Шона за кисть, и проволока оставила глубокие бороздки на серебряном ободке.

Мы оба стараемся не ахнуть, когда нам выставляют счет: более двух тысяч крон, то есть около 60 американских долларов, целое состояние для Чешской Республики в 1999 году. Но удерживаемся, улыбаемся, благодарим – и вытаскиваем наличные.

Занимается рассвет; когда мы выходим из больницы, светлеющая дымка над Влтавой начинает выцветать, меняя оттенок с синего на золотой. Наш последний день в Праге. Мы, похоже, легко отделались, и оба знаем, что вскоре я приеду к Шону в Ирландию. Я ощущаю удовольствие от того, что наш день начался на рассвете. Все кажется полным возможностей, и весь этот весенний день, который предстоит провести вместе, простерся перед нами. Я снова надеваю кольцо на свой большой палец, оно уютно скользит на место, и я провожу ногтем по царапинам, оставленным проволокой.