Жмых. Роман - Наталья Елизарова Страница 8

…По вытоптанной просеке мы снова отправились на плантацию. Под одним из деревьев, на ворохе листьев бился в предсмертных судорогах покрытый гнойными язвами человек. Из последних сил умирающий пытался отогнать мошкару. Дон Амаро, скользнув по нему беглым равнодушным взглядом, продолжал делать наставления:

— Запомни, Джованна, в делах друзей нет и быть не может. Никому не доверяй. Полагайся только на себя. И тебе не придётся сожалеть о том, что кто-то тебя предал.

…Слушая его слова, я и не представляла тогда, что они навсегда врежутся в память, загустеют в ней, как скорпион в янтаре, и станут частью моей судьбы. Но случилось именно так. Помню, как однажды Маргарет, наблюдавшая за мной, мрачно изрекла: «Ты внимаешь каждому его слову. Он сделает из тебя чудовище». Так и вышло.

Впрочем, она была ещё одним человеком, оказавшим на мою жизнь своё роковое влияние. Именно она посеяла в мою душу семена распада и тлена. Занесла их туда, как бациллы заразной болезни.

Мы часто беседовали. Точнее, она говорила, а я — слушала. Её длительные монологи походили на бред сумасшедшего. Как правило, она рассказывала мне свои необычные сны. Поразительно, что она помнила их до мельчайших подробностей. А может, они и не являлись сновидениями, а то была какая-то замаскированная под ореол Морфея, причудливая философия, в которой она не желала напрямую признаться.

Эти излияния сопровождались обильным потреблением алкоголя. В такие моменты я смотрела на неё во все глаза. Стоило Маргарет выпить, и она менялась до неузнаваемости. В ней словно просыпался и выходил наружу совершенно другой человек.

В один из вечеров, когда ей заблагорассудилось быть словоохотливой, она напугала меня до полусмерти.

Сначала она была спокойна. Её привычная отстранённая замкнутость сменилась умиротворенной расслабленностью.

«Сегодня ночью мне приснилось, будто я снова в Европе. В одном маленьком ресторанчике в центре Лондона, — говоря это, женщина чувственно поглаживала стенки бокала. — На мне длинное платье из лёгкой полупрозрачной материи. Я танцую одна в полумраке. Мне хорошо… — её лёгкие невесомые пальцы перекочевали с хрусталя на обтянутую шёлком грудь. — В это время в зал входит пара: он во фраке, она — в белоснежном бальном платье. Оба чопорные, строгие. Звучит Шопен. Он и она танцуют, — закрыв глаза, она запрокинула голову: с её плеч на спину заструились льняные локоны. Я любовалась игрой теней, скользивших по пепельному каскаду — в нашей знойной местности нечасто можно было встретить блондинку, и Маргарет производила впечатление экзотической диковинки. — В зал ворвались ещё двое — шумные, необузданные. Они хохотали во всё горло… — прищёлкивая пальцами, Маргарет начала кривляться, дёргаться и напевать что-то джазовое; при этом она совершала множество хаотичных, непроизвольных жестов, отчего вскоре её причёска пришла в беспорядок, а содержимое бокала пролилось на одежду. — А потом между танцующими завязалась потасовка… Они вопили, свистели, улюлюкали… Я металась между ними. В моих ушах стоял гвалт… Затем все разом куда-то исчезли…» — зябко поведя плечами, будто ей было холодно, она стиснула пальцами виски, как при мигрени; из её стиснутых зубов вырвался хлюпающий свист.

Меня напугала эта нервическая пантомима, и я начала оглядываться в поисках дона Амаро или хотя бы кого-нибудь из слуг. Но мы были в комнате одни.

Женщина, плеснув в бокал новую порцию вина, прикончила его несколькими жадными глотками и налила снова. Спиртное придало ей сил. Её голос снова сделался внятным.

«И тут помещение окутал туман — плотный, непроницаемый. Если в такую мглу судно выйдет в море — его ждёт смерть… Но я не боюсь — я родилась в стране туманов… Господи, неужели я с самого начала была обречена?.. Нет, не верю!.. Я была такой молоденькой и наивной… Я никому не причинила зла… Мне просто хотелось жить… Я тогда ничего не боялась… Постой, что же дальше? Ах, да!.. Кругом ни души… В это время слышу голос: „Помни о чести семьи! Не забывай о правилах приличия! Положение в обществе обязывает тебя соблюдать благоразумие!“… „Честь семьи“, „положение в обществе“! Ха-ха-ха!.. Какая замшелость, какой нафталин… Ханжи! Лицемеры!.. Меня тянет к другому голосу: „Ну же, Маргарет, брось ломаться! Жить надо весело!.. Выпей с нами, вино превосходно!“… Он называл меня малышкой Мэгги… Мы танцевали аргентинское танго… всю ночь… Господи, как я была счастлива! Эта была лучшая ночь во всей моей никчёмной жизни… Будь она проклята!.. Больше не хочу любить… Это иллюзия: жестокая и горькая… Ты отдаёшь без остатка всё, что у тебя есть, а взамен получаешь плевок в лицо… Мне нужно забыть его!.. Мне нужно выпить… — из груди Маргарет вырывалось тяжёлое, прерывистое дыхание. Её зажмуренные веки подрагивали. На лбу выступили крупные капли пота. Видно было, что её морозит. Прошло несколько долгих минут, прежде чем она снова начала говорить. — И тут ко мне со всех сторон начинают тянуться руки… Такие костлявые скрюченные пальцы… точно коряги на болоте… старые, трухлявые… Подожди, о чём это я?.. Ах, да, коряги… Я как в трясине… пытаюсь вырваться, но не могу… А они зажимают меня в кольцо, обхватывают и душат!..» — пронзительный крик женщины смешался со звоном треснувшего и разлетевшегося вдребезги бокала, который продавили её пальцы. По её ладони потекли красные струйки, в которых соединились кровь и вино, но она даже не заметила этого.

Я дрожащими руками вытирала забрызганное лицо и с ужасом думала о том, что осколки могли попасть в глаза.

«И тут — среди хаоса и мрака — появляется фигура в белом, подаёт мне руку и уводит прочь. Я иду за ней, как слепой за поводырём, как странник за звездой путеводной…».

В тут же секунду на стол, за которым я сидела, с дребезжащим звоном упала серебряная табакерка. Мы с Маргарет, вздрогнув, наткнулись взглядом на дона Амаро, появившегося в комнате незамеченным.

— Про эту путеводную звезду ты говоришь? — насмешливо произнёс он.

Маргарет подхватила табакерку и прижала её к груди:

— Я всё утро искала её… — в голосе женщины одновременно слышится упрёк и облегчение. — О! Как же это я так неаккуратно… — её губы скривила болезненная гримаса. — Джованна, крошка, я, верно, перепугала тебя своими бреднями, на тебе лица нет, — осмотрев израненную руку, она обмотала её платком.

— Мне не нравится, когда ты так напиваешься, — сквозь зубы проговорил дон Амаро; я начала коситься на дверь.

— Я знаю, прости, — машинально сказала женщина.

— Ты отвратительна в таком состоянии!..

— Конечно, милый, прости, пожалуйста… — женщина, раскрыв табакерку, высыпала на ладонь белый порошок.

Дон Амаро ударил её по руке:

— Перестань, прошу тебя!

Маргарет вскочила. Её глаза налились кровью. Тело трясло.

— Что тебе от меня нужно?! Кто ты такой, что постоянно лезешь в мою жизнь?! Я говорила, что у нас ничего не выйдет! Я предупреждала тебя — ты не слушал! Я не лгала, я была честной с тобой!.. Зачем ты меня сюда притащил? Я ненавижу эту жару! Я здесь задыхаюсь! Я ненавижу эту проклятую страну!..