Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас Страница 8

– Любила ли я его? Да. Да, любила. А ты?

– Думаю, да, я тоже любил. Только другую, не жену.

Никола умолкает. Отпивает глоток из бокала. Облизывает палец, окунает его в солонку на столе и отправляет палец обратно в рот. Какого черта она…

– Кого же ты трахал вместо жены?

Член Чарли слегка вздрагивает, когда слово “трахал” слетает с ее полных, накрашенных красной помадой губ, которые, пожалуй, можно даже назвать роскошными. Она заново подкрасила их, пока была в туалете. Чарли нравится, когда девушки заботятся о таких вещах.

– Так сразу не расскажешь.

Она вздыхает.

– Ясно.

– А ты?

– Что – я? Трахалась ли я с кем-нибудь еще?

Она снова делает едва заметный упор на слове “трахалась”. И тут же ответ: еще одно небольшое шевеление.

– Да.

Она улыбается.

– Не могу тебе рассказать. Я тебя едва знаю.

Брови. Улыбка.

– Можно это исправить.

– Правда? Как?

– Выбраться на пожарную лестницу и снять с тебя трусы.

Она замирает, потрясенная, хотя на самом деле наверняка ничуть не удивлена. Смеется.

– Что??

– Думаешь, я шучу?

– Не знаю… Э-м-м… Обычно мужчины не…

– А что, если не шучу?

– Мы могли бы найти место поудобнее, чем…

– Но ведь чем неудобнее, тем острее ощущения.

– Ну…

Он смотрит на дверь. На часы.

– Нет, конечно, если у тебя были другие планы…

– Сними с меня трусы, – произносит она с игривым видом, так что дело еще может обернуться шуткой. – Ну хорошо. Итак, я стою на пожарной лестнице на жутком холоде, без трусов. А потом что?

– Потом ты заталкиваешь их себе в рот.

– Ну уж нет.

– Почему?

– Зачем мне заталкивать себе в рот трусы?

– Чтобы никого не тревожить, когда начнешь стонать от удовольствия. Или от боли.

– Это глупо. Я не могу…

– Ну, тогда просто сними их. Я расплачусь и через секунду приду.

– А вдруг ты задержишься?

– Нет.

Она слегка краснеет и встает из-за стола.

– Хорошо. Но ты смотри, приходи поскорее. Поверить не могу…

Это что, всегда так просто? Да, но только тогда, когда тебе, в общем-то, все равно.

Выйдя чуть погодя из ресторана, Чарли едет на своем зеленом “Эм-Джи” обратно в Хэкни. Дом находится рядом с Мэйр-стрит в длинном ряду викторианских громад разной степени изношенности и на разной стадии ремонта. Чарли и его бывшая жена Чарлин (вначале было так весело: “Меня зовут Чарли”. – “Ну надо же, меня – тоже!”, а потом одинаковые имена сильно усложнили им жизнь; супруги начали по ошибке распечатывать письма друг друга, и среди них оказалось То Самое Письмо от Брионии) разделили выручку от продажи квартиры в Хайгейте в таком необычном соотношении, что никто, кроме их адвокатов, ничего не мог понять, и суммы, доставшейся в итоге бывшему супругу, едва хватило бы на первый взнос за квартиру в Хэкни. Чарли прикинул, что, если не просить денег у отца, жить в Лондоне ему не по карману и единственный выход – это выкупить старое студенческое общежитие, привести его в порядок и сдавать там комнаты. Он взял две недели отпуска, покрасил стены и побелил потолки во всех восьми комнатах, а тем временем его товарищ с другом, у которого оказался собственный шлифовочный аппарат, за сотню фунтов отциклевали в общежитии полы. В результате Чарли живет с двумя студентами-художниками, модным блоггером и джазовым музыкантом. Есть, однако, проблема: прежний владелец дома, мистер Кью Джонсон, живущий теперь по соседству, настаивает на том, чтобы Чарли держал на всех подоконниках чеснок для отпугивания злых духов, и наведывается каждые несколько дней, желая убедиться, что чеснок по-прежнему на месте. А еще у лейбористской партии, журнала “Инвалидность”, фирмы “Сага”, магазина “Спин” и других учреждений остался его старый адрес, и почту, предназначенную Чарли, часто доставляют его бывшей жене. А еще досаднее то, что нередко корреспонденцию Чарли безо всякой причины приносят мистеру Кью Джонсону, хотя на конвертах всегда четко выведен номер: 56.

Когда Чарли возвращается домой, местная группа, как обычно, репетирует в подвале. Он смотрит серию “Сладкой жизни” по “Би-би-си 2”, потом заваривает себе чай из свежей мяты и забирается с чашкой в постель. Надо было оставить Николу на балконе без трусов. Повеселил бы Брионию в следующие выходные. Но, в основном из уважения к Изи, он галантно вышел на лестницу, затолкал трусы Николы ей в рот и трахнул ее. К тому времени она уже едва держалась на ногах, и он успел наполовину воткнуть член ей в задницу, прежде чем она поняла, что происходит. Но и тут, опять ради Изи, он повел себя крайне тактично и благовоспитанно вынул член и воткнул его заново – на этот раз во влагалище. И он не понял, почему теперь ему пришло сообщение от Изи со словами: “Как ты мог???” Он послал ей ответ: “А поточнее?” – но она больше не написала.

Организовать поминки – это целая история. Флёр понятия не имеет, кто вообще явится на похороны. Но после кладбища всех нужно пригласить на обед в “Дом Намасте”. Конечно же, всех без исключения. Только ведь может собраться десять человек, а может и сто. Как узнать заранее, кто точно приедет? Если уж даже Августус и Беатрикс обещали, значит и от остальных жди чего угодно. За все эти годы Олеандра перекроила жизни многих людей. Но ведь кто-то из них уже наверняка умер: умер, возродился в новом теле и живет по второму или третьему кругу. А нельзя ли связаться с кем-то, кто раньше… Флёр качает головой. Глупость. Организовать поминки – это такая сложная история, что Флёр поливает все цветы в “Доме Намасте” уже во второй раз за сегодняшний день. Они с Олеандрой делали это вместе каждый вечер. И сейчас, обходя с лейкой горшки с растениями, Флёр чувствует себя так, будто она сама и есть Олеандра, а ведь, согласитесь, нет причины тосковать по кому-то, в кого ты сам превратился и…

Оранжерея примыкает к западному крылу дома. В это время суток она окрашена пастельными оттенками заката и слегка подсвечена луной. Флёр с юных лет ухаживает за здешними орхидеями. Некоторые цветы растут под ее присмотром уже двадцать лет, но есть тут и образцы гораздо старше. С отчаянием умирающих от жажды они протягивают к ней свои корни, но все это – сплошное притворство, орхидеи прекрасно знают: Флёр в курсе того, как часто и насколько обильно их нужно поить. Флёр поливает ладанное дерево, растущее в центре комнаты, по давней привычке касается его коры, и ладонь тут же впитывает горячие и влажные запахи далеких краев. Днем в оранжерею приходят знаменитости – отдышаться, насытиться воздухом, который напоен ароматами экзотических растений, полюбоваться через окна на фруктовый сад с его мудрыми деревьями-стариками. В оранжерее просторно, но знаменитости всегда приходят по очереди. Если одна знаменитость обнаружит, что другая успела опередить ее и заняла оранжерею, то она (а точнее, чаще всего “он”, потому что большинство обитателей “Намасте” – мужчины) не станет нарушать уединенного покоя этой другой знаменитости и отправится в восточное крыло дома, где можно расположиться в прохладном зале “Инь” с мятным фонтаном, в жаркой комнатушке “Ян” или в “Обители дош” – уютной нише с черными бархатными подушками, набитыми пухом и сушеными розами.