Лопухи и лебеда - Андрей Смирнов Страница 8

Он тупо смотрел на зеленый платок продавщицы, не произнося ни слова, одеревенев, и краска разливалась по его лицу.

И продавщица смутилась.

– Брать чего будете, ну? – повторила она грубым голосом и нахмурилась.

Илья оттолкнул соседку, выскочил из магазина и побежал по улице…

День пятый

– Опять я заснула? Господи, что это со мной! Который час?

– Четверть третьего.

– Кошмар! Перед Дусей неудобно… Вставать надо, да?

– А все равно льет, носа не высунешь.

– Ты небось с голоду умираешь? А вообще, чего я переживаю, правда? Могу я хоть раз в жизни поваляться?

Вода за окном бормотала на разные голоса. Поток скатывался по желобу с крыши, бил в ржавую железную бочку, мокнувшую на углу дома.

– Саш, – сказал Илья, – может, позвонишь? Попросишь еще хоть пару дней? Шестнадцатое уже.

Она покачала головой.

– Заболей. Бюллетень сочиню.

– Конец квартала, Илюша, такая запарка. У меня отпуск за свой счет, не как некоторые…

– Я четыре года в отпуске не был.

– Меня ждал, что ли?

– Тебя.

Она взяла ладонь Ильи и легла на нее щекой.

– Сашк… – Он смотрел на нее и улыбался. – Сколько у тебя было мужиков?

– Что за глупости? – с досадой, сердито сказала она. – А если я скажу – сто? Ты оденешься и уйдешь? Так, что ли?

Илья принужденно рассмеялся.

– Чего же раньше не поинтересовался?

– Вот взъелась… Ладно тебе!

– Все-таки как ты изменился, Илья! – покачала головой Саша. – Если бы ты меня не окликнул в этой самой пельменной – в жизни не узнала бы. Другой человек… А какой ты был хороший! Ты когда на меня смотрел, у тебя лицо было совершенно идиотское. – Она выпучила глаза и приоткрыла рот. – Вот такое! Смешной… И уши торчали.

– Сроду не торчали.

– Тогда торчали. Ты же лысый был, стригли вас в школе…

– А у тебя зато коленки красные были…

– Запомнил! Они у меня и сейчас не лучше… Ты был такой милый…

– То-то замуж за Олега вышла.

– Всю жизнь поминать будешь?

– Милый… – Илья усмехнулся. – Так бы и помер в девках. Славку Розанова помнишь? Вот он меня уму-разуму и научил. Ты, говорит, книжек поменьше читай, комплиментик какой-нибудь про глазки, про ушки – и свет вырубай!

– Фу, гадость какая!

– Да… Я уже в институте учился, а все таскался со своей невинностью как с писаной торбой… Другой раз вижу – понравился. Сама придет, рядышком сядет, послушает, послушает, а там глядишь – она в коридоре с тем же Славкой целуется… И с горя вспомнил Славкину науку. Такую ересь понес! Но уж все по правилам – и про ушки, и про ножки. И пошли дела на лад прямо на глазах…

Саша умирала со смеху.

– …И оказалось, есть у тебя душа или нет – не важно. Важно знать сумму приемов. Как во французской борьбе.

– И со мной, значит, сумма приемов?

Илья ухмыльнулся хитро, а Саша швырнула в него подушку.

День застыл и не кончался, тягучий, уютный.

Временами комнату заливал сумрак, казалось, что вечереет. Потом налетал на озеро ветер, стекло дребезжало в окне, и скоро опять светлело. Ночь все не наступала.

Ни на минуту не смолкал дождь, вода звенела о край бочки.

Саша пила молоко в кровати, обложившись подушками и завернувшись в одеяло. Когда Илья молчал, она скучала.

– Чего не ешь? – спрашивала она нетерпеливо.

Илья в трусах и свитере скрючился у окна с приемником в руках. Менялись голоса, мелодии, захлебывалась чья-то морзянка.

– Опять страдания?

Он усмехнулся.

– Врач, а натощак куришь, – сварливо сказала Саша.

– Я на себя злюсь, – отозвался он. – На то, что раньше не ушел. Чего ждал? Все ясно было… другой раз дня за три слова не скажем. Молчим. Молчим – и все. А увижу, что она помириться хочет – нарочно какую-нибудь грубость ляпну. Чтобы всякое желание отбить.

Саша слушала отчужденно.

– А зачем терпела?

– Любила, наверное.

– За что?

Он пожал плечами:

– А полегче можно вопрос?

Прикончив молоко, Саша отставила банку и потянулась за сигаретами.

– Не надо, я сама, – раздраженно сказала она, когда Илья хотел подать ей пачку.

Прикурив, устроилась поудобнее, подоткнула одеяло.

– Я одного не пойму, – зачем тут я затесалась? Пришла, змея, семью поломала…

– Не было семьи. Ломать нечего… Пыжились вначале – не вышло. Ну и ладно, все довольны. У нее своя жизнь, у меня – своя…

Вкрадчивый французский голос плыл по избе, по темным бревнам к почерневшей матице, к березовым веникам, развешанным вдоль печи на просушку.

– А я всегда люблю за что-нибудь, – сказала Саша. – И знаю, за что. Или придумаю… А терпеть вот так – не стала бы. Собрала манатки – только бы ты меня и видел.

– Это сказать легко.

– А я однажды так и сделала. И не жалею. Ну, тряпки подешевле… Зато сама каждую копейку заработала.

– А родители?

– Родители за свои деньги захотели в мою жизнь вмешиваться. Мне это ни к чему.

– Нельзя так, Сашка. – Илья покачал головой. – Чем ты хвастаешься? Все ниточки пообрываешь… Что ты всех своей меркой меряешь?

Саша смотрела на него враждебно.

– Что ты понимаешь? – презрительно сказала она. – Ты думаешь, я не могла замуж выйти опять? Охотников хватит. Могу поделиться, кому надо… Вон один, два года за мной ходит… физик. Ему сорок, а он мне стихи пишет дурацкие. Скажу – не могу сегодня, он и не рыпается, до утра не звонит. Пришел бы проверил – может, я с другим? Приревновал бы. Скандал устроил! Где там… Как телевизор. Включишь – работает, повернул ручку – он и замолк… Я себя уважать хочу хоть за что-нибудь. Я лучше от первого встречного ребенка рожу, а лишь бы мужа мне не надо!

Илья развеселился.

– Выходит, тебе мало, что любят, – засмеялся он. – Тебе надо, чтобы любили так, как тебе хочется.

– А как же! – Она с яростью хлопнула по одеялу. – На кой черт тогда все эти книжки? Все эти Наташи Ростовы и Настасьи Филипповны? Если в жизни ничего этого нету? Господи, чего я только не делала, чтобы эта проклятая обыденность между нами не влезала! Я не про обед – я целый полк накормлю и обстираю играючи. Было бы ради чего! А Олег мне говорит: “Ты хочешь, чтобы мы сто лет прожили вместе и дрожали при виде друг друга, как в первый раз. Так не бывает”. Почему не бывает? Да зачем же я на свет родилась? Женщина я или нет? Если ни один не способен за меня глотку перегрызть! Не все! Один только человек! – Голос ее задрожал, но Саша сдержалась. – А не бывает – так я и одна помру…