ProМетро - Олег Овчинников Страница 8

Это был высокий, интеллигентного вида мужчина лет тридцати пяти: возраст уже не Христа, но еще и не Пушкина периода «Болдинской осени». Светлые, средней причесанности волосы, усы, небольшая, аккуратно подстриженная бородка. Голубые, цепкие глаза и греческий нос с горбинкой. Одет он был в серую, не по сезону легкую куртку с чуть подвернутыми рукавами и коричневые вельветовые брюки, а обут – в высокие шнурованные ботинки с квадратными носами. Портрет завершала совершенно аморфная сумка из черной кожи, предназначенная для ношения через плечо. Вошедший почему-то держал ее, просто ухватив за край; длинный ремень сумки при этом едва не волочился по полу.

Я так подробно описываю внешность нового пассажира по двум причинам. Во-первых, стоило ему возникнуть в разверстых дверях вагона, как я почти физически ощутил исходящую от него волну трудно осознаваемого чувства, которое точнее всего я охарактеризовал бы словами «спокойная неуверенность». Он излучал эту волну, но сам, казалось, оставался к ней совершенно невосприимчив: напротив, выглядел очень спокойным, двигался уверенно и без суеты. А вот меня, когда он прошел рядом, словно окутало мягким шлейфом беспричинного, на первый взгляд, беспокойства. Меня атаковало сразу множество маленьких назойливых мыслей, не опасных, но сильно раздражающих. Вроде того, выключил ли я утюг после того, как утром погладил джинсы, и не забыл ли перед уходом с работы поставить на сигнализацию дверь компьютерной комнаты. Кроме того, меня внезапно посетило сомнение, все ли в порядке с моей одеждой, не осталась ли случайно расстегнутой какая-нибудь особенно важная пуговица. Эти мысли кувыркались на поверхности сознания и сильно раздражали. Но, поскольку я совершенно точно… Так, секунду… Да, совершенно точно мог сказать, что все, что нужно, выключил, поставил на сигнализацию и застегнул, в глубине души я остался совершенно спокоен. Поэтому то чувство, возникновение которого я невольно связал с появлением нового пассажира, лучше всего описывалось словами «спокойная неуверенность».

Кстати, как мне удалось заметить, вошедший производил подобное впечатление не только на меня. Мой краснолицый сосед по сиденью, которого я про себя назвал «великим воином Чингачгуком, сыном Инчучуна», вдруг тоже занервничал, тактичным движением ноги подкатил к себе третью, недавно опустошенную банку «Хольстена», а кольцо-чеку только что открытой четвертой, немного подумав, положил в нагрудный карман. Он не начинал пить, только пристально смотрел на медленно растущий бугорок выходящей из отверстия пены. А лежащий на противоположном сиденье пенсионер резким движением подобрал под себя ноги, словно стремясь вывести их из зоны поражения неизвестного психического излучения.

Словом, у стороннего наблюдателя, загляни он в эту минуту в окошко, создалось бы впечатление, что все мы – стадо бестолковых пассажиров, случайно набившихся в один вагон и теперь мчащихся невесть куда, и только один высокий интеллигент действительно осознает, зачем и куда влечет его поезд.

А второй причиной, из-за которой я уделил «новенькому» столь пристальное внимание, было внезапно посетившее меня чувство мощнейшего дежа-и-не-раз! – вю. С полной определенностью я мог сказать, что где-то уже встречался с этим человеком. Но вот где?.. Для ответа на этот вопрос определенности не хватало.

Где я мог раньше видеть это лицо? Причем систематически! Вроде не в обычной жизни: уж больно оно запоминающееся. Но и не по телевизору: к «Монти Пайтону» он вряд ли имеет отношение, передача английская, к тому же, лет двадцать уже как не снимается… Может быть, он из «Что? Где? Когда?»? Запросто! Внешне он смахивает на знатока. Я даже вроде припоминаю, на какого… Как же там звучала его фамилия?..

Хотя нет. Похож, но не он.

А ведь я встречал где-то именно его! И вроде даже здесь. В метро…

Тем временем пассажир сел, положив ногу на ногу, раскрыл молнию на сумке и извлек из нее – я сначала подумал, что это будет книга, и даже представил себе что-то фаулзовско-борхесовско-картасарское в универсальной суперобложке, но нет – обычный блокнот. Узкий, малоформатный, на пружинках. В линейку, как мне удалось узнать секундой позже, когда он раскрыл блокнот на чистой странице. Из внутреннего кармана куртки он достал пухлую серебристую ручку, щелкнул кнопкой и начал писать, быстро и очень мелким почерком.

Я, благодаря какому-то – девятому, что ли, – чувству, понимал, что именно он сейчас пишет. Как будто сам водил его рукой.

Только не думайте, что это было зрение. Во-первых, оно у меня не настолько острое, а во-вторых, есть все-таки предел и моему любопытству!

«Здравствуй, мама! – как мне думалось, писал он. – Пишу тебе это письмо из вагона метро, поэтому заранее прошу прощения за неровный почерк. У меня все нормально. На работе нас недавно…» – и еще пару страниц подобной трогательной ерунды.

За этим занятием я и оставил его, а сам вернулся к своим… К своим…

(ритуал четвертый, дополнительный)

…Их купил один негр. На Арбате. За двадцать долларов.

– Матрошка? – полуутвердительно спросил он, выпрастывая из кармана пальто черную, как гуталин, лапу, и протягивая ее раскрытой ладонью вперед. Ладонь имела грязновато-серый оттенок, словно гуталина на все тело не хватило.

– Ага, матрешка, – послушно кивнул Степан.

– Зьюганофф? – спросил негр, указывая огромным, как сегмент бамбуковой удочки пальцем на верхнюю, отдельно стоящую половинку самой большой матрешки.

– Фак офф! – в тон ему ответил Степан и тихо засмеялся. Он уже успел подлечиться с утра, и теперь весь мир представлялся ему в виде большого хрустального шара, внутри которого он чувствовал себя спокойно, прозрачно и тепло. – Он, сволочь! Кто ж еще…

Покупатель громко, с акцентом засмеялся непонятно чему, запрокинув голову и оскалив в улыбке белоснежные зубы. Словом, засмеялся так, как это умеют делать только негры…

«Да… уж…», – подумал я, невольно цитируя незабвенного отца русской демократии, и для пущей убедительности повторил, – да…»

Признаться, как раз чего-то подобного я от Валерьева и ожидал. И не испытывал по этому поводу особой гордости: Валерьев, как я когда-то сам для себя сформулировал… как же это?.. о! всегда предсказуем в своей непредсказуемости.

Может быть, со временем все это приестся, и я с первых страниц научусь предсказывать, чем же автор хочет удивить меня в финале. Но пока все, что я читал у него, мне очень нравилось.

На этой оптимистической мысли я закрыл книжку, заложив страницу октябрьским проездным, положил на колени и…

Потом, будто дойдя до середины дороги, посмотрел направо…

Потом снова себе на колени…

И с ужасом понял, что начинаю волноваться. А может быть даже краснею.

С обложки книги, выглядывая между обтекающими его строками краткой библиографической справки, улыбаясь черно-белыми глазами, смотрел автор.

Он же, только в цвете и в профиль, сидел по правую руку от меня и что-то записывал в блокнот. Чем черт не шутит, может быть, он как раз сейчас, на моих глазах трудился над третьей частью «Арахно»!