Вожделение бездны - Елена Черникова Страница 8

(Второзаконие 31:29.)

Профессор знал Библию наизусть, с любого места цитировал, и это вгоняло студентов не то что в страх, а в кататонический ступор. Многие думали даже, что по первому образованию он, как Сталин и Дарвин, священник-недоучка. Одно время по факультету легенда ходила, будто Кутузов - монах в миру, но потом она рассосалась ввиду определённых нестыковок.

"Вот у них какая жизнь. Я-то другой, а у них массовая культура… - Тут он спохватился. - Кажется, занудствую в морали. Сужу, осуждаю, присуждаю, а мне ведь решать надо…"

Кутузов, мечтая, чтоб все треснули, шёл по городу, прижимая к сердцу Библию. Он редко ходил гулять, он жил среди букв и учил студентов словесности. Методика

исследовательской деятельности ещё в юности убедила его: наука есть наука, мощь, достоинство разума, и учёный должен анализировать. Только учёный право имеет, остальные не имеют.

Дама с Кутузовского проспекта насторожила его.

Раньше, коллекционируя Библии, он азартно посмеивался над человечеством, уверявшим его в главенстве сей книги над всеми, над всем. Он поверил человечеству и по частям собрал его центральное сокровище у себя в шкафу. Он платил деньги за наслаждение видеть эти обложки, доски, переплёты, переводы, переиздания, подарочные, гостиничные, миниатюрные, с обрезами, каменьями, заплаканные, залитые вином и маслом, чистенькие, чумазенькие, всякенькие… Они были как люди. Они все были от бывших владельцев, у каждой судьба, и ему нравилось разгадывать линии судеб. Ни единой первомагазинной не было в его коллекции, тем более что перевод не переделывался давно, а ошибки прежнего он все знал наизусть.

С тупой болью сегодня он понимает, что ни за какие блага человечество не откажется от своих генеральных заблуждений, как ни анализируй наука что ей там угодно. В частности, человечество не отказывается от Бога, которого нет, это ясно, а следовало бы выдумать, как сказал один умник. Грустно, иррационально, а что делать!

Кутузов прогнул свой агностицизм как мог - вплоть до признания человека чудесным

созданием, если уж оно смогло выдумать такую прекрасную сказку о Христе, о любви, всепрощении… Со всепрощением он, правда, так и не разобрался, но слово милое, вполне.

Дама не взяла книгу. Дама высмеяла его. Грамотная дама. Знает, что опиум народа, а не для. Сама ли читала? Следователь просветил? Бумага на самокрутку! Выжила всё-таки, старая, вернулась в дом, да куда - на Кутузовский! Может, не за себя

страдала, может, по молодости брякнула что не надо кому не стоило. Значит, потом

и на небо гневалась, и понять хотела, но ум и логика не справлялись, она плакала,

держалась молодцом, а тут, наверное, и март пятьдесят третьего года* подошёл. Да, наверное, так и было.(* 5 марта 1953 года умер И.В. Сталин.)

Но сейчас-то, под занавес, почему не взяла? Неужели не пора о душе подумать?

"А ты-то в её годы, - выполз удав, - ты-то будешь о душе думать? Ты и сейчас в душу не веришь, а тогда?"

"Вот не до тебя сейчас, не до тебя!" - наворчал Кутузов на любимого удава.

Ему всегда жутко нравилось мыслить. Как малышу леденцы. Особый, личный способ:

мешанина предчувствий, предволнение, а потом торжествующе выползает удав и мерно бьётся, вытряхивая хаос и разбрасывая разноцветные перламутровые буквы.

Отскакивая от изумрудно-золотой кожи-чулочины, литеры-жемчужины сами вербализуют мир, заполняя новорождаемыми смыслами, бесконечно множественными. Выбить из хаоса жемчуг!

Однажды задержав пробег удава, интеллект остановил себя, как на стоп-кадре, и

понял собственный механизм. Другие в ловушке соблазнительного стоп-кадра смеются, а Кутузов поверил.

"Пора бы чему-нибудь случиться", - вяло подумал Кутузов. Но ничего не случилось. Бессмысленно прогуляв рабочий день, он вернулся домой и с аппетитом съел ужин под притворно равнодушным присмотром жены.