Сказки PRO… - Антон Тарасов Страница 8

— О том, все о том… — чувствовалось, что она не знает, с чего начать рассказ и восстанавливает в памяти отдельные его детали. — Лидия выступала совсем недолго, год или полтора. Прошло совсем немного времени после того скандала с письмами. Было лето, концертный сезон закончился. Мне дедушка не говорил некоторых вещей, о многом я лишь догадываться могу. У Лидии были на ногах родинки, и одну из них она случайно повредила, расковыряла. Кто-то рассказывал дедушке, что она сразу поняла, что случится нечто страшное, что она заболеет. Поначалу болезнь тянулась, никак себя не проявляла. Но это было только внешне. В начале шестьдесят четвертого Лиде стало хуже, ее положили в больницу. В то лето была дикая жара, все веселились, гуляли, отдыхали. А в это время она умирала, ее силы таяли. Это была скоротечная саркома. Она даже не боролась, плакала, когда никто не видел, потому что знала, что это конец. Она еще пела, старалась успеть на какие-то съемки. Но обострение продолжалось недолго, совсем недолго. И она сдалась.

Я почувствовал в горле комок. Пытался что-то спросить, как-то поддержать беседу, но не мог. Комок подступал, становилось тяжело дышать. И если бы я не откашлялся, то точно бы поддался эмоциям.

«Нет, этого не может быть, они просто расстались. И каждый из них жил долго и счастливо. Нет! Такого не бывает. Как это могло случиться? Почему ей не помогли? Не помогли… Не спасли… Ясно… Что-то нужно сказать. Я не могу так сидеть и молчать».

— Сколько ей было?

— Двадцать шесть, — грустно ответила она и подняла глаза в потолок, должно быть, и у нее выступили слезы, и она просто не хотела мне их показывать. — Дедушка ходил на прощание с ней в Театр эстрады, потом на похороны. Цветов было море. Все просто молчали и плакали. Не потому, что это была горечь утраты, когда умирает близкий и родной человек и происходит это внезапно, так, что никто не успевает морально подготовиться и что-то осознать. Так получается, что уходят самые молодые и самые талантливые. Те, которым еще жить и жить, у которых потрясающие перспективы, признание. Дедушка сокрушался, что Лида не дала ни одного собственного концерта или отделения. Это были одна или две песни в программах и вечерах. И все. Но вы понимаете, надеюсь, как она пела, раз мой дедушка, да и не только он, не мог забыть ее всю жизнь. Даже бабушка смирилась. Кстати, все то, о чем я вам постаралась рассказать как можно более подробно, у нашей семьи, что называется, в крови, ведь через два месяца после того, как умерла Лидия, родилась моя мама.

— И ее назвали Лидией? — наивно спросил я.

Это была моя новая догадка, появившаяся буквально с ходу и казавшаяся мне абсолютно верной, если то, о чем мне рассказала Лида, действительно имело место.

— Нет, совсем нет, — она, наконец, улыбнулась. — Мою маму зовут Татьяна, Татьяна Валерьевна.

— Простите, простите меня, пожалуйста, — спохватился я и занервничал, даже пытался встать из-за стола, но задел скатерть, она сдвинулась, и ложка чуть не упала на пол. — Я же даже не спросил, как вас зовут. Общаемся все это время не по-человечески. И нет, чтобы вам мне замечание сделать. Вы же знаете мое имя, меня зовут Александр.

— Очень приятно, — она протянула руку и пожала мою. — И давай будем на ты. Сама сижу и только и думаю, как бы случайно не назвать тебя на ты без разрешения. Идет?

— Идет, — улыбнулся я.

— А меня зовут Лидией. Можно просто Лида.

Я плохо помню, что было со мной после того, как она произнесла вслух свое имя и я медленно, будто боясь позабыть, проговорил его про себя: «Лидия, можно просто Лида». Вся история ее семьи, вся трагедия и сила духа, победа жизни над смертью стали для меня очевидными, теперь они касались и меня. Я даже подумал, что никогда ни в какой книге и ни в каком фильме не прочел бы и не увидел бы такой истории, таких судеб.

В очередной раз я подивился проницательности и предусмотрительности дяди Семы и книги были здесь совершенно не причем. Ведь если бы он просто взял и выбросил конверт с письмами как ненужный мусор, то ничего бы не случилось — ни со мной, ни с Лидой. Может, он где-то в глубине своего подсознания, бегло проглядев письма, понял их истинную ценность, такой вариант тоже исключать было нельзя. Кто знает, может быть, поэтому он так хитро улыбался и так настойчиво говорил об этих письмах, когда я дрожавшими от радости и волнения руками пролистывал страницы книги, пропуская часть его слов мимо ушей. Все-таки опыт торговли на рынке, да и еще таким специфическим товаром, как старые книги, не потеряешь и не пропьешь, если дядя Сема вообще питал слабость к алкоголю.

Промямлив что-то о том, что уже поздно и мне нужно идти, я засобирался. Лида заулыбалась.

— Я сегодня утром сходила и сделала-таки новый номер для телефона. Давай запишу в твой телефон, мало ли что, — сказала она.

— Мне негде записать, — признался я. Мне было как-то неловко, душно, что-то тянуло побыстрее вырваться из этой квартиры на свежий воздух и немного прогуляться. Тяжело было и ощущать на себе взгляд Лиды после всего того, что я устроил накануне и всех моих едких фразочек перед тем, как я узнал всю историю.

— Тогда диктуй свой номер, я тебя наберу, и у тебя останется мой номер, — Лида совсем по-простецки достала из кармана телефон, и мне не оставалось ничего, как, сбиваясь, продиктовать свой номер. Из моей сумки донеслось противное жужжание. — Ну вот, если что, звони, может, я еще что-нибудь вспомню и расскажу тебе. Вижу, что ты удивлен. Мне и бабушка моя говорит, что по истории нашей семьи когда-нибудь обязательно кино снимут. Саша, может, режиссером фильма будешь именно ты?

— Я? Да я совсем не гуманитарий, я книжный червяк, страшный зануда, измученный формальной логикой! Какое кино, ты смеешься?

— Значит и кино будет занудным, каким-нибудь документальным, — Лида, видя, что я уже стою в прихожей и натягиваю ботинки, спохватилась. — Так, я тебя никуда не отпущу без своей пахлавы. И не думай отказываться, никаких отказов я не принимаю. Будешь вечером пить чай и вспоминать обо мне. И соседку свою угости, такую прекрасную женщину, которая пустила меня посидеть, дождаться тебя.

— Но ты пекла ее для себя!

— Себе я еще напеку, Саша. А это пусть тебе будет за тот путь, который ты проделал сюда с другого конца города. А соседке привет.

— Передам, — вздохнул я, беря в руки бумажный сверток с ароматным печеньем. Оно было еще теплым. Сверток никак не хотел помещаться в сумку. Лида всплеснула руками, сбегала на кухню и вернулась с белым пакетом. В это время, вытянув шею, изогнувшись, чтобы не натоптать своими пыльными кроссовками, я в последний раз бросил взгляд на конверт с письмами, оставшийся на кухонном столе.

Наконец, я собрался и стоял в дверях. Это было нелепо. Я не знал, что сказать Лиде. Скажи я прощай — и это означало бы, что я продолжаю ерничать, что мне не понравилось ее общество, эти несколько часов, ее вкуснейшее печенье. Сказать: «До свидания»? И тем признать то, что надеюсь на новую встречу? Что эта встреча будет иметь какое-то продолжение? Должно быть, Лида поняла, к чему было мое молчание.