Поверженный разум - Хосе Антонио Марина Страница 8

Фантастическая приспосабливаемость и гибкость предубеждений, догматизма и суеверий даруют им, словно кошкам, семь жизней. Приведу здесь разговор двух людей, назовем их Икс и Игрек, в качестве примера одного из механизмов адаптации указанных явлений.

Икс. Один из главных пороков евреев состоит в том, что они озабочены судьбами только своих соплеменников.

Игрек. Но итоги кампании, проведенной Фондом помощи городу, показывают, что евреи гораздо щедрее, чем неевреи.

Икс. Это лишь демонстрирует, что они всегда покупают признательность людей и постоянно вмешиваются в дела христиан. Они не думают ни о чем, кроме как о деньгах, поэтому среди банкиров так много евреев.

Игрек. Но последнее исследование показывает, что процентная доля евреев, занятых в банковском бизнесе, крайне невелика и во много раз меньше доли неевреев.

Икс. Ну конечно! Ведь они конспирируются. Они всегда действуют в тени, под прикрытием подставных лиц.

И так далее, и так далее… Этот процесс рационализации — стремление во что бы то ни стало обосновать свои позиции — чрезвычайно близок к патологическому типу поведения. Предубеждение запускает механизм обоснований, который на самом деле лишь укрепляет человека в его изначальном убеждении и не допускает возникновения диссонанса между ним и новой информацией. Все это движется по замкнутому кругу, и такое движение самодостаточно. Никто и ничто не может поколебать подобные заблуждения. Все происходит как в анекдоте: человек рассказывает своим приятелям о том, что его приходский священник — святой, потому что ежедневно и ежечасно разговаривает с Богом. Приятели-скептики спрашивают: „А ты-то откуда знаешь?“ — „Он сам мне это сказал“. — „А с чего ты взял, что он тебе не врет?“ — „Да разве станет врать человек, который все время разговаривает с Богом!“

5

Фанатизм. Фанатизм объединяет в себе все когнитивные ошибки, но добавляет к ним два крайне опасных элемента: претензию на владение абсолютной истиной и призыв к действию. Базовый принцип фанатизма — положение, которое трудно оспорить: правда заслуживает особого статуса относительно всех ложных учений. Беда в том, что принцип этот не подкреплен полноценным обоснованием такой правды. Никто всерьез не сомневается в том, что физика достойна куда большего доверия, чем астрология, ввиду скрупулезной систематической работы над доказательствами, постоянно обогащающими и развивающими научное знание. Плохо, когда мнение, никак не обоснованное эмпирически, заранее считается абсолютно истинным. Абсолютная истина должна исповедоваться безоговорочно и внушать столь же безоговорочное уважение к себе. Так в концепции Истины начинает преобладать деспотическое начало. Воин, который поджег Александрийскую библиотеку, ясно представлял себе это: „Либо книги, находящиеся здесь, говорят то же самое, что и Коран, — и тогда они бесполезны; либо же они противоречат Корану, и тогда они богохульны. И в том и в другом случае они должны быть уничтожены“. Мудрый Джон Локк так охарактеризовал порочный круг, в который попадают фанатики: „Они твердо убеждены в провидческом характере доктрины, потому что твердо верят в нее; они твердо верят в нее, потому что это провидение“.

А теперь о второй опасной стороне фанатизма: готовности и стремлении к действию. Вольтер однажды дал фанатизму такое определение: „Это слепое и страстное рвение, возникающее из суеверий и порождающее нелепые, жестокие и несправедливые деяния, совершающиеся не только безо всякого стыда и угрызений совести, но, напротив, с радостью и утешением. Фанатизм есть не что иное, как суеверие, введенное в повседневную практику“. Кальвин — яркий тому пример, когда в „Защите истинной веры“ он пишет: „Каждый, кто станет защищать мнение, что наказания еретиков и богохульников могут быть несправедливыми, точно так же виновен в ереси и богохульстве. Земные власти не смеют возразить — властью Бога утверждаю это, и пусть будет всем совершенно ясно, что так Господь спасает Человека в теле своей Церкви для Страшного суда“.

6

Во всех этих случаях появляется тот же самый фактор искажения: ограждение себя от очевидности или от противоречащих убеждениям аргументов, которое препятствует нормальному развитию процесса познания. Дэниел Деннет, яркий американский философ, писал: „Свобода человека состоит в использовании приобретенного опыта для управления поведением“. Фанатизм берет разум в плен, потому что мешает ему учиться.

Эта неспособность учиться на опыте, конечно же, весьма распространенное зло. Согласно Генри Киссинджеру [9], который, несомненно, говорил об этом со знанием дела, политики, приходя к власти, не способны усвоить ничего из того, что противоречит их убеждениям. „Их убеждения — тот интеллектуальный капитал, который они потратят в течение своего срока пребывания у власти“ (The White House Years, Little, Brown, Boston, 1979).

Замкнутый на себя самого модуль приобретает значимость, которой он не заслуживает. Предпосылки для такого хода вещей могут быть различными. Иногда это просто привычка, воспитанная средой, иногда — рефлексивная защита от чего-либо непонятного, странного, а очень часто — неспособность переживать сложные или неясные ситуации. В 1944 году Американский еврейский комитет спонсировал широкомасштабное исследование, целью которого было понять, что же произошло в нацистской Германии, и вскрыть механизмы предубеждений. В исследовании приняли участие Адор-о, Хоркхаймер, Аккерман, Ягода и другие известные ученые. Они пришли к такому выводу: предубеждения — феномен, в котором задействована вся личность целиком. Они внедрили новый термин, чересчур категоричный, на мой взгляд, для того чтобы описать личность, склонную к предубеждениям: „личность, нуждающаяся в авторитарном управлении“, личность, которой необходимо чувствовать себя в подчинении строгой и непререкаемой власти. Я упоминаю об этом эпизоде потому, что он лишь подкрепляет убеждение, которое я с некоторых пор разделяю: более, чем о разуме, мы должны говорить о разумных личностях. И о неразумных, конечно, тоже. У каждого из нас могут быть различные ментальные „новообразования“, например мании, и важно не дать этим „новообразованиям“ проникнуть в жизненно важные центры, не позволить распространять ментальные „метастазы“, нужно изолировать их. Важно не дать им обрести власть над человеком.

Почему эти феномены являются ошибками разума? Потому что блокируют одну из важнейших функций разума — познание действительности. Познание — не привилегия, а жизненно необходимая функция. Мне необходимо знать, ядовит этот гриб или нет. Если бы мы могли жить в мире фантазий, все было бы прекрасно, но это невозможно. Я могу вообразить, что я Супермен, но иллюзия просуществует ровно до тех пор, пока я не брошусь с крыши с намерением полететь. Стоит только это сделать, и реальность вернется в то же мгновение, когда я разобью себе голову об асфальт.

Для того чтобы проиллюстрировать опасные последствия тех ошибок разума, которые привели к Инквизиции, Крестовым походам, религиозным войнам, газовым камерам, исламскому джихаду, приведу совсем недавний пример: светская идеология против женщины. Святой Фома Аквинский изрек: „Женщине нужен мужчина не только для того, чтобы она могла зачать, но и для того, чтобы ею можно было управлять: ведь разум мужчины куда более совершенен и потому он гораздо более добродетелен“ („Summa contra gentiles“, III, 123). Плохо, что так можно было сказать в XII веке, но тот факт, что нечто подобное продолжают говорить и в веке XX, заставляет поистине воззвать к небесам — хотя, разумеется, и не к томистским небесам. До 1975 года статья 57 Гражданского кодекса Испании гласила: „Муж должен заботиться о жене, и жена должна быть послушной мужу“. В преамбуле закона, которым провозглашались эти установления, содержание данной статьи оправдывается одним крайне показательным параграфом: „Право на власть, которое природой, религией и историей предоставлено мужу и осуществляется в точном соответствии с католической традицией, которая всегда вдохновляла и впредь будет вдохновлять отношения между супругами“.