И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв Страница 8
И узре ослица Ангела Божия - Ник Кейв читать онлайн бесплатно
Гнала она свое зелье в заброшенной водокачке за мусорной кучей. Пить это пойло не могли даже самые прожженные пьяницы, но Ворона Джейн как–то ухитрялась впарить пинту–другую бродягам, жившим в отдаленных уголках долины, или пьяным сборщикам сахарного тростника, которые приезжали на своем пикапе уже в таком дерьмовом виде, что столь маленькое препятствие на пути невоздержанности, как букет напитка, их почти не волновало.
Словно ненароком вдова спрашивала у каждого посетителя: — А вам нынче Экер Кроули часом не попадался?
Люди, переминаясь с ноги на ногу, отводили в сторону глаза и мямлили, пока вдова затыкала бутылку пробкой в ожидании ответа, что–то вроде — Нет, мэм. Сегодня — нет…
А потом они забирались обратно в свой пикап и с грохотом отчаливали в направлении Мэйн–роуд. А уж там они отводили душу в хохоте, катались на спине, то и дело отхлебывая глоток за глотком вдовьего горлодера.
Двенадцать лет Джейн ждала мужа, каждый день, напиваясь до чертиков. Образ запропавшего спутника жизни со временем начал стираться в ее памяти, превратившись в пустое имя, иногда всплывавшее во все более ядовитом тумане ее возлияний.
Так что когда мул привез Эзру с оторванным ухом и в белой горячке — когда мул с потеками высохшей крови на боках и на крупе привез его прямо на двор к вдове, то загадка минувшего десятилетия внезапно раскрылась в ее глазах и золотые колокола в тишине ночной возвестили, что ее мужчина наконец вернулся.
Ма Кроу гонит самогон трех сортов: «Белый Иисус», «Яблочный Джек» и «Варево». «Белого Иисуса» она гонит из картофельных очистков — бродяги называют этот сорт еще «Белой Молнией», а сборщики сахарного тростника — «Слезами Экера». Сама вдова предпочитает именно «Белого Иисуса».
«Яблочный Джек», понятное дело, яблочный и есть — бродяги зовут его «Яблочком», а сборщики — «Вдовьей мочой» или «Вдовьей водой». «Яблочный Джек» пользуется наибольшим спросом, его почти можно пить. В отличие от «Белого Иисуса», «Яблочный Джек» на холоде замерзает. «Варево» бродяги так и зовут — «Варево», хотя те, кто постарше, путают его с «Белым Иисусом» и ошибочно говорят «Иисусово варево». Сборщики же называют этот сорт «Падаль», «Моча», «Пойло», «Желчь», «Дерьмо», и гонит его вдова из всего, что способно бродить. От этого сорта можно иногда сразу сыграть в ящик, поэтому он и стоит подешевле.
Выслушайте меня. Это сущая правда.
Я сам тому свидетель.
Речь идет о моем Па.
Поверьте мне, я провел немало времени, тайком наблюдая за его странными забавами.
Я хочу поведать вам про Па и про его капканы. Нет, не так. Я хочу рассказать вам и объяснить, что я чувствовал в те темные, беспокойные дни — дни, которые так чудовищно выделялись на фоне обыкновенно присущей моему отцу тягучей бездеятельности. Я хочу объяснить вам, как я после тщательного рассмотрения вопроса пришел к выводу, что все, что он делал, не могло не привести в конце концов к самым кровавым последствиям. Я хочу объяснить вам именно это, а поводом пусть послужит рассказ про Па и его капканы.
Все капканы у Па были самодельными. Со временем я догадался, что они были прямым порождением той неукротимой и чуткой ненависти, которую мой Па испытывал к миру и всему, что в нем есть.
Он отыскивал в куче мусора металлический лом — детали автомобилей, колпаки от колес, решетки радиаторов, проволоку и скобы, пружины и петли, ржавые гвозди, жестянки из–под краски, канистры для бензина, стальные цилиндры, медные трубки, свинцовые трубки, гайки и болты, старые кастрюли, ножи и вилки, стальные листы, цепи и подшипники, — а затем, с помощью клещей, напильников, пассатижей, кусачек, огня и медной проволоки, наковальни и молотков для жестяных работ с головками из свинца, он разогревал, гнул и ковал эту рухлядь, придавая ей чудовищные формы, вырезая и затачивая зловещего вида зубцы, припаивая и прикручивая жестяные шипы и клыки гвоздей с обкусанными головками, пока все это не начинало выглядеть как тяжелые черные челюсти.
Тогда в них уже лишь с большим трудом угадывались бывшие стальные пластины, гусеничные звенья или трубы автомобильных бамперов, в которые для веса Па насыпал болты или камни. Затем он прилаживал пружину, крючок для приманки, защелку и спусковой механизм. Потом густо умащал все приспособление черным, едко пахнувшим солидолом, мрачно блестевшим на жестоких, загнутых назад зубьях. И наконец, Па раздвигал руками скользкие стальные челюсти и ставил пружину на взвод. Маслянистые клыки оскаливались в бесстыжей улыбке, роняли вонючую, словно жир скунса, слюну и требовали пищи.
Затем Па спускал пружину, засунув в капкан ручку от метлы, и с удовлетворением смотрел, как стальные челюсти крушили дерево в щепки.
У него не было какого–то одного чертежа на все случаи. Вернее, если он и был — в том смысле, что во всех капканах чувствовалось нечто родственное, — то заключался в бессмысленной и изобретательной жестокости их устройства. Даже маленькие капканы — те, что на крыс и на скорпионов, — имели устрашающий вид.
Дело в том, что назначением всех этих устройств было хватать и увечить, не убивая сразу. Мертвые животные Па были не нужны. Ловушки для ящериц он делал из тонкой проволоки и обойных гвоздей, ловушки для диких кошек — из металлических ведер, утыканных изнутри гвоздями. Большие уродливые капканы обладали такой мощью, что крушили кости диких тварей, бродивших по кручам на краю долины и наполнявших ночь своим воем, лаем и хохотом.
Делал он и устройства попроще, вроде проволочных петель с привязанными к ним острыми осколками стекла или листов жести с прорезанными в них отверстиями с зубчатыми краями (их следовало раскладывать на дне канавы).
Делал и хитроумные механизмы с целым набором спусковых крючков. Эти не только хватали добычу железными челюстями, но и опутывали ее сетью.
Устраивал Па также ловчие ямы, которые наполнял смесью кислот, крапивой или живыми крысами.
Каждое утро Па сперва нагружал нашего мула звенящими черными железками, пока у того не начинали подгибаться ноги, потом решал, где сегодня расставить ловушки, и, наконец, прикрикнув на мула, отправлялся в путь.
Не успевал он поставить последний капкан, как в первом уже кто–то плакал, словно малое дитя.
Вечером Па обходил ловушки и на закате солнца возвращался домой с мулом, навьюченным шестью–семью дерюжными мешками. В одних мешках что–то извивалось, билось и лягалось, в других — рычало и шипело. Па привязывал мула к шесту, торчавшему возле старого заброшенного бака для воды на высоком деревянном помосте, а затем карабкался с бьющимся в руках мешком по рахитичной лестнице. Он вытряхивал содержимое мешка в бак и возвращался на землю за следующим. Вытряхнув последний мешок, он накрывал бак сверху крышкой из металлической сетки, а затем усаживался на высокий табурет, поставленный им на помост, и внимательно вглядывался внутрь бака.
Па восседал на вершине своего шаткого трона на высоте двадцати футов над землей и, подобно безумному императору, созерцал резню, вершившуюся на покрытой ржавчиной арене.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии