Последний мужчина - Михаил Сергеев Страница 8

— Очередь из кого?

— Из тех, кто приходит за ними. Им нужны камни. Без них лишатся всего, чем владеют. Таково условие.

— Чье?

— Того, кто дал им то, чего желали.

— Разве другим путем нельзя получить желаемое?

— Никак.

— Что же такого особенного желали они? И для чего им камни?

— Они думают, что это фарфор. Бормочут про какую-то стену. Хотят выложить. Да, видать, не по силам… А что желали… ничего особенного. Того же, что все. Успеха и благополучия. А камни… Странный вы какой-то. — Мужчина распрямился. — Видите, что не фарфор, а спрашиваете. Неужели не слышали:

Куска лишь хлеба он просил,

И взор являл живую муку.

И кто-то камень положил

Ему в протянутую руку.

— Так это же Лермонтов! — воскликнул Сергей.

— Ну вот, оказывается, слышали. А спрашиваете, для чего им камни. — Мужчина вновь склонился над глыбой.

Неожиданно Сергей увидел, как из-за выступа показался человек. Осторожно спускаясь по склону горы, он направлялся в их сторону. На плече висела небольшая полотняная сумка. За ним появился ещё один, затем ещё и ещё.

— Пришли. Эти всегда идут первыми, — пробормотал бородач, глянув исподлобья на людей и продолжая работать.

— Боятся, не хватит?

— Боятся потерять. Много не унесёшь, а как только камни иссякнут, должны отдавать самое дорогое, что есть. Так что до конца жизни ходить сюда.

— Что-то я не видел, чтобы нищим давали камни, — вырвалось у Сергея.

— Это с непривычки. Остановись и приглядись получше, — резко перейдя на «ты», ответил мужчина.

Между тем первый приблизился к ним. Сергей от удивления раскрыл рот.

— Это… это вы?

Человек лишь глянул в его сторону и молча начал складывать отколотые куски в сумку. Подошёл второй.

— И вы? Вы тоже здесь? — Удивление Сергея было настолько искренним, что странный каменотёс с ухмылкой крякнул, глянув на него.

Люди, которых он каждый день видел по телевизору, о которых читал каждый вечер в газетах, шли бесконечной чередой в страшный карьер.

И вдруг он окаменел. Ужас был таким, что сердце, он мог поклясться, его сердце остановилось на несколько мгновений и вновь заколотилось с утроенной силой. Прямо на Сергея шёл… он сам. И этот «сам» не видел его. Потрясение было столь велико, что сознание застыло. Неожиданно тот остановился в двух шагах и, словно что-то почувствовав, стал медленно поворачиваться. Наконец глаза их встретились. Оба вздрогнули. Кровь ударила в голову с такой силой, что казалось, её вот-вот разорвёт. Прошло несколько мгновений.

— А… пришел посмотреть, — неприятным чужим голосом произнёс двойник и молча наклонился, чтоб подобрать камень.

Тут Сергей заметил, что часы у того на левой руке. «У меня на правой», — мелькнуло в голове. Кровь отхлынула.

— Это для тебя, — продолжил двойник. — Всю жизнь я собираю камни для тебя. Уже устал. Когда же конец? — он зло усмехнулся, но уже через мгновение выпрямился и, глядя куда-то вдаль, спокойно добавил, — я буду давать их тебе и впредь, когда будешь нуждаться. Когда снова захочешь убивать. До скорой встречи в этих катакомбах, — и, кивнув на зияющую у подножия скалы пещеру, двинулся дальше. — В катакомбах твоей души! — неожиданно обернувшись, прокричал он.

— Хельма!!! — Истерический вопль прокатился по склону, и Сергей, уже теряя сознание, почувствовал на запястьях чужие руки.

— Я же говорила, Софи, ещё рано, — услышал мужчина, взмывая к небу, — сначала нужно было…

Всё потемнело.

В старом храме с чуть закопчёнными стенами, что на Сухаревской площади, было душно. Первое воскресенье первой недели Пасхи собрало много прихожан. С детьми и без них, одинокие и парами — люди предпочитали ходить на вторую литургию, к десяти. Сергей пришёл сюда в третий раз, и причиной тому была проповедь. Её всегда оглашал молодой батюшка. Он тоже принимал исповеди прихожан, но с какой-то несвойственной другим особенностью. В прошлую субботу святой отец непривычно громко, смущая даже второго священника, стоявшего рядом, произносил слова над склонившимся перед ним человеком. Проповедь после службы была необычайно светлой. Сергей почувствовал такое впервые. «Но это будет в конце», — подумал он и, взяв свечку, молча встал в очередь.