Люди книги - Джералдин Брукс Страница 8

Караман замолчал, допил пиво и заказал еще две кружки.

— Я хотела расспросить вас о том, как вы спасли Аггаду.

Он поморщился и посмотрел на свои руки, лежавшие на поцарапанном пластике стола. Пальцы у него были длинные и тонкие. Странно, как я не заметила этого раньше, когда нагрубила ему, опасаясь, что он дотронется до моего драгоценного пергамента.

— Вы должны понять. Все так, как я говорил. Мы не верили в войну. Наше руководство говорило: «Для того чтобы началась война, нужны две стороны, а мы воевать не станем». Только не здесь, не в нашем драгоценном Сараево, нашем замечательном олимпийском городе. Мы слишком умны для войны, слишком практичны. Только вот для того чтобы умереть глупой и примитивной смертью, не обязательно быть глупым и примитивным. Теперь мы это знаем. Но тогда, в первые несколько дней, мы совершали довольно странные поступки. Дети, подростки, устроили антивоенную демонстрацию с плакатами и музыкой, словно шли на пикник. Даже после того как снайперы подстрелили с десяток детей, мы все еще не поняли. Ждали, что международное сообщество положит этому конец. Я верил в это. Несколько дней не находил себе места, а мир — как это говорится? — «координировал совместные действия».

Он говорил так тихо, что я едва слышала его из-за смеха, звучавшего в ресторане.

— Я был хранителем; музей обстреливали. Мы к этому не подготовились. Все экспонаты находились в витринах. В музее два километра книг, само здание расположено в двадцати метрах от орудий четников. Я думал, что одна бомба может сжечь все здание, либо эти… эти… боснийское слово «papci», я не могу его перевести.

Он сжал кулак и стукнул им по столу.

— Как вы называете ступню животного? Коровы или лошади?

— Копыто? — спросила я.

— Да, точно. Мы называли врагов «копытами», то есть скотами. Я подумал, что, когда они ворвутся в музей в поисках золота, то уничтожат вещи, о цене которых, по своему невежеству, никогда не догадаются. Мне удалось добраться до полицейского отделения. Большая часть полиции ушла на защиту города. Дежурный офицер сказал: «Кто захочет подставлять свою голову, чтобы спасти старые вещи?» Но потом он сообразил, что я готов сделать это в одиночку, и послал мне на помощь двух волонтеров. Не хотел, чтобы люди потом говорили, что замшелый библиотекарь оказался смелее полиции.

Более крупные предметы они передвинули во внутренние помещения. Дорогие экспонаты размером поменьше спрятали туда, куда мародеры не догадались бы заглянуть, например в каморку привратника. Озрен размахивал длинными руками, показывая, как они спасали крупногабаритные экспонаты — скелеты древних боснийских королей и королев или редкости из отдела естествознания.

— А затем я попытался найти Аггаду.

В 1950-х музейного работника обвинили в заговоре, имевшем целью украсть Аггаду, и с тех пор только директору музея был известен шифр к сейфу, где она хранилась. Но директор жил на другом берегу реки, а там шла интенсивная перестрелка. Понятно, что до музея ему не добраться.

Караман продолжил рассказ — тихо, коротко, без эмоций. Нет электричества. Повреждена канализация. Снаряды бьют по стенам. Мне оставалось додумывать остальное. Я могла себе представить, как это было: после каждого взрыва, сотрясавшего здание, штукатурка сыпалась на голову и на бесценные экспонаты. Пыль застила глаза, когда он, скорчившись в темноте, дрожащими руками чиркал спичку за спичкой, пытаясь разглядеть цифры на сейфе. В перерыве между стрельбой пробовал одну комбинацию за другой и ничего не слышал: так громко стучала в висках кровь.

— Как же вам удалось найти комбинацию?

Он вскинул руки ладонями вверх.

— Это был старый сейф, без особых хитростей…

— Но все же, шансы…

— Как уже сказал, человек я не религиозный, но в чудеса верю… Тот факт, что в таких условиях я добрался до книги…

— Чудо в том, — сказала я, — что вы…

Он не дал мне закончить.

— Пожалуйста, — перебил он меня, досадливо наморщившись, — не делайте из меня героя. Я себя таковым не считаю. Если честно, то считаю себя ничтожеством из-за того, что не смог спасти все книги…

Он отвернулся.

Меня пронял этот взгляд. И его строгая сдержанность. Может, потому что я трусиха. К героям я всегда относилась с некоторым подозрением. Мне кажется, что у них отсутствует воображение, либо у них нет другого выхода, и они решаются на сумасшествие. Но этот человек страдал из-за утраченных книг, к тому же его приходилось тормошить, чтобы он рассказал о своем поступке. Мне он начинал нравиться.

Принесли еду — сочные маленькие котлетки, благоухающие перцем и тимьяном. Я набросилась на них с жадностью, не забывая закусывать мягкими горячими турецкими лепешками. Была так поглощена этим процессом, что не сразу заметила, что Озрен не ест, а смотрит на меня. У него были зеленые глаза, темно-зеленые с золотыми искорками.

— Прошу прощения, — сказала я. — Я не должна была вас расспрашивать, из-за меня у вас пропал аппетит.

Он усмехнулся, скупо и неотразимо.

— Не в этом дело.

— А в чем же?

— Когда я наблюдал за вами во время работы, ваше лицо было таким спокойным и вдохновенным, что вы напомнили мне Богородицу с православных икон. А сейчас показалось забавным, что у девушки с небесным ликом такой земной аппетит.

Я ненавижу себя за то, что до сих пор краснею, как школьница. Почувствовала, как краска заливает лицо, и притворилась, что не восприняла его слова как комплимент.

— То есть, вас поразило, что я ем, как голодный поросенок, — сказала я со смехом.

Он перегнулся через стол и стер жир с моей щеки. Я перестала смеяться. И накрыла ладонью его руку, прежде чем он успел ее убрать. Это была рука ученого, с чистыми ухоженными ногтями, но она успела загрубеть. Всем, и интеллигентам тоже, пришлось колоть дрова, если им удавалось найти их во время осады. Кончики его пальцев блестели от бараньего жира, стертого с моей щеки. Я поднесла их к губам и медленно слизнула жир. Его зеленые глаза смотрели на меня, задавая вопрос, который любой бы понял.

Его квартира была на перекрестке неподалеку, в мансарде над кондитерской под названием «Сладкий уголок». Мы вошли в нее, и нас обдало теплой волной. Хозяин приветственно поднял припудренный мукой палец. Озрен махнул в ответ и провел меня через людное помещение к лестнице, ведущей наверх. Пахло свежей сдобой и жженым сахаром.

Озрен почти упирался головой в покатый потолок мансарды. Его буйная шевелюра касалась нижних балок. Он повернулся, снимая с меня куртку, дотронулся до моей шеи. Провел по затылку и закрутил средним пальцем прядь волос. Погладил по плечу, опустил руку и потянул наверх свитер. Нитка зацепилась за заколку в моих волосах. Она расстегнулась и со стуком упала на пол. Освободившиеся волосы рассыпались по моим обнаженным плечам. Я задрожала, и он обнял меня.