Тихий друг - Герард Реве Страница 8

— Ты, наверное, хочешь еще кофе?

Кристина повела меня в большую кухню — в ней был оборудован «современный» столовый уголок, а из окна, как и из гостиной, открывался вид на сад. Я задумчиво уставился на жемчужные соцветия иноземного любовного древа, под которым так внезапно пышным цветом зацвело наше романтическое счастье.

— Как повсюду тихо, какой простор, — заговорил я мечтательно, — а мне нужно обратно — работа и долг зовут меня — но именно здесь я мог бы работать, писать. Да, я просто так и скажу: я очень хотел бы вернуться сюда.

— Почему бы нет, Герард? — сказала Кристина. — Мне нужно ненадолго… пойдем со мной.

Из прихожей мы прошли в длинный коридор с множеством дверей и, в конце концов, вышли в парикмахерскую. Какая-то девушка или молодая женщина, возраст которой трудно было определить, потому что и лицо ее, и шея были покрыты толстым слоем крема для искусственного загара, занималась клиенткой — женщина средних лет сидела под колпаком с маской из чего-то белого, похожего на мел. Я подошел ближе и представился девушке.

— Адриенна.

Нет, девушка не была страшненькой, но и красивой ее назвать было трудно, она вряд ли могла соперничать с Кристиной в отношении флирта или любовных шансов. А Кристина включила колпак или обогреватель — что-то нужно было подогреть. По ее манере двигаться я и раньше предполагал, а теперь окончательно уверился в том, что она — хозяйка всего этого и, кажется, единственная владелица.

— А ты стрижешь только женщин? — спросил я.

— Ну, если сюда зайдет мужчина, а у меня есть время… Конечно, я постригу его, почему бы и нет?.. — ответила Кристина весело и деловито, меня это даже восхитило. — Но мужчины сюда редко заходят.

Я чуть не сказал, что это зависит от того, что за мужчины ходят мимо, но сдержался.

— Здесь таких больше, чем вы думаете, — зазвучало вдруг из-под колпака, хотя его никто не спрашивал: это заговорило покрытое мелом лицо женщины средних лет. — Больше, чем вы думаете.

Может, она имела в виду, что есть такой тип мужчин, которые для того, чтобы побороть в себе стыдливость, с удовольствием стригутся в дамском салоне среди всех этих баб, делают себе маникюр и красят ногти, — да что я говорю, даже хотят накраситься, наложить макияж. Представляете! Я, на самом деле, никогда не знал этого райского соблазна, который — в то время, когда все это происходило — описывали только в немецких пособиях, зато я всегда стремился к экономии: и кто при этом меня подстрижет, женщина или мужчина, мне все равно, лишь бы как можно дешевле, желательно бесплатно, и как можно короче, чтобы хоть два-три месяца не ходить в парикмахерскую. Может, у Кристины есть свободная минутка? Я отдавал себе отчет в том, что прошу ее не только из бережливости, тут и другие мотивы играют роль: например, женщина с меловым лицом наверняка посмотрит искоса, а у нас с Кристиной произойдет совсем иной телесный контакт, чем сегодня ночью-вероятно, она привыкнет ко мне и не сможет больше без меня жить. Мои размышления были основаны на собственном одностороннем опыте: я просто обожал играть волосами какого-нибудь мальчика или расчесывать его, для меня это было таинством зависимости и восхищения.

— А как ты считаешь, Кристина, мои волосы трудно уложить, а? Мне всегда так говорят, — заныл я.

Женщина с белой маской пришла в полубоевую готовность и, слегка повернув голову вместе с колпаком, держала меня под прицелом наполовину покрытых белыми пластырями глаз с набрякшими веками. Девушка с искусственным загаром что-то деятельно мыла в раковине.

— Трудно уложить?.. — я увидел, как Кристина скользнула по мне довольным взглядом: от макушки до затылка, а потом, явно оценивая, и по всей фигуре. Дать знать, нет, просто нагло втереть им — и женщине под колпаком, и старательной, осторожной, милой, но не рожденной для счастья или приключений подсобнице, — что у нас с ней интим цветет вовсю — этого Кристина не погнушается…

— А ты могла бы подстричь мужчину? — продолжал я ныть. — Меня, например?..

— Садись, Герард, — сказала Кристина, несколькими движениями подготавливая кресло и устраивая меня в нем.

Женщина под белой маской подавила испуганный вздох. Слишком загорелая парикмахерша метнула быстрый взгляд, но, видимо, уже смирившись с тем, что все интересное в жизни происходит без нее, опять принялась за работу.

Сидеть в кресле, полностью отдавшись рукам Кристины, ее профессиональным движениям — это повергло меня в мечтательное возбуждение. В безнравственных фотожурнальчиках, подрывающих семейные устои и природную стыдливость, которые тогда — но раньше вообще все было лучше, чем сейчас — конфисковывались полицией, самое неслыханное совершалось именно в таком кресле; при этом парикмахерша обычно обнажала промежность какого-нибудь не обладавшего должным воображением командировочного и удовлетворяла его образом, не поддающимся описанию. Да, я тоже чувствовал теперь удовлетворение, но не только при мысли о мерзких книжечках, — которые были чистым богохульством, потому что отрицали, что человек создан по Его образу и подобию — этому удовлетворению потворствовало сознание лживости моих действий. Я играл роль крутого мужика, который вдруг решил поиздеваться над дамочками в салоне, но это не было шуткой или игрой: позволять женщинам баловать себя как маленького мальчика: подстригать, ласкать, мыть и одевать; слушать сладкий, бесконечный женский щебет ни о чем, пить его, точно нектар, — вот была сокровенная правда моих страстей; втайне я также надеялся, что Кристина накрасит мне губы красивой красной помадой, изящно оттенит веки и уложит мои волосы в нежную причесочку с челочкой, хотя они для этого слишком кучерявые… Да, потом я опять войду в мужскую роль и отшлепаю ее, потому что она осмелилась сместить меня с трона и унизить мое мужское начало…

Что бы то ни было, но с этой горючей смесью пора заканчивать. И мысль, что я смогу осесть тут, в этом доме, и попытаться что-то хорошее из этого выжать, любовную историю, что-нибудь такое, или написать в здешнем саду «великое» стихотворение, пока Кристина готовит мне чай с печеньем, — все это бред, конечно. Мне нужно идти дальше, возвращаться в жестокую свою реальность и самому бороться за существование.

Но в то же время я ничего не мог поделать с тем, что от умелых ласк Кристины, сопровождающих мытье, и от того, как она пропускала пряди волос между пальцев, особенно когда притрагивалась к шее и ушам, мое дыхание учащалось.

— У тебя благословенные руки, — болтал я без умолку, — я совсем не удивился бы, если б оказалось, что ты можешь лечить прикосновением.

Кристина восхищенно засмеялась:

— А все это существует, знаешь, Герард?

Женщина в белой маске, которая сидела теперь через два кресла от нас и проходила в данный момент какую-то процедуру под руками помощницы, вновь вмешалась в наш диалог. Она говорила очень аккуратно, когда-то научилась читать и писать, но выступление, в котором она с завидной простотой свалила в одну кучу телепатию, предсказание будущего, гипноз и магию, было лишь очередным явным доказательством, что, по большому счету, человечество делится надвое: на тех, кто все отрицает, и тех, кто все проглатывает. Я оставил дамам продолжение дискуссии, Кристина начала рассказывать историю о письме и сне, в ходе которой она хотела что-то доказать, но не сумела.