Плотина против Тихого океана - Маргерит Дюрас Страница 8

— Приятно встретить таких людей, как вы, таких веселых людей, — сказал он, надеясь как-то отвлечь их от неисчерпаемого «ситроена», чтобы не увязнуть в этой теме окончательно.

— Веселых? — ошарашенно переспросила мать.

— Он говорит, что мы веселые? — подхватила Сюзанна.

— Ах, дьявол, если бы он знал… — сказал Жозеф.

Жозеф определенно невзлюбил его.

— Да, если бы только радиатор и фары… если бы только это…

Мать и Сюзанна пристально посмотрели на него. Чем еще он собирается их насмешить? Они пока не догадывались, но смех, который уже начал было стихать, напал на них с новой силой.

— Проволока, — продолжал Жозеф, — банановые листья… если бы только это…

— Да, если бы только это… — подтвердила Сюзанна, продолжая вопросительно смотреть на него.

— Если бы только машина! — сказал Жозеф.

— Это были бы пустяки, — подхватила мать, — просто пустяки.

Жозеф уже смеялся заранее, и это действовало на них заразительно.

— Машина — это что!.. У нас ведь были плотины… плотины…

Мать и Сюзанна завизжали от восторга. Агости тоже прыснул. Глухое кудахтание со стороны кассы означало, что к ним присоединился и папаша Барт.

— Ох! Крабы… крабы… — простонала мать.

— Их крабы сожрали, — сказал Жозеф.

— Даже крабы… — сказала Сюзанна, — и те ополчились на них.

— Это верно, даже крабы, — сказала мать. — Даже крабы оказались против нас…

Какие-то пары снова закружились в танце. Агости по-прежнему сидел и смеялся, потому что знал их историю как свою собственную. Это вполне могло произойти и с ним, как и с любым из землевладельцев равнины. Плотины были для них для всех источником неистощимой боли и неистощимого веселья, когда как. Это был неистощимый смех над неистощимой болью. Это было ужасно, и это было смешно. Все зависело от того, что принять за точку отсчета: море, которое снесло эти плотины разом, в одно мгновение, крабов, превративших плотины в решето, или, наоборот, людей, которые полгода трудились, чтобы их построить, совершенно забыв, вопреки очевидности, о разрушительной силе моря и крабов. Самое удивительное, что их набралось двести человек — двести человек, разом забывших об этом, когда они брались за работу.

Явились все мужчины из соседних деревень, к которым мать посылала капрала. Собрав их всех перед бунгало, мать посвятила их в свои планы.

— Стоит вам только захотеть, и мы отвоюем у моря сотни гектаров для рисовых полей, причем без всякой помощи этих сук-чиновников. Мы построим плотины. Они будут двух типов: одни — паралелльно морю, другие… — и так далее.

Крестьяне слегка оторопели. Во-первых, за многие тысячелетия они успели свыкнуться с ежегодным затоплением равнины, и им даже в голову не приходило, что можно этому помешать. Во-вторых, вечная нищета выработала в них безучастность, которая была для них единственной защитой, когда их дети умирали от голода, а урожай губила соль. Однако они пришли и на следующий день, и через два дня, и через три, причем их становилось все больше и больше. Мать объясняла им, как она представляет себе строительство плотин. По ее замыслу, главное было укрепить их бревнами. Она знала, где их достать. Бревна были в огромном количестве сложены на подступах к Каму, где они лежали без всякой надобности с тех пор, как достроили дорогу. Подрядчики предложили уступить ей их со скидкой. Она готова была взять все расходы на себя.

Нашлось человек сто, которые согласились сразу. Потом, когда они уже отправлялись на лодках от моста к месту строительства, к ним присоединились и другие. Через неделю на строительстве плотин уже работали почти все. Хватило пустяка, чтобы крестьяне взялись за дело. Нищая старуха объявила, что она решила бороться, — и они тоже решили бороться, как будто испокон века только и ждали, чтобы кто-то повел их за собой.

Между тем мать даже не посоветовалась ни с кем из специалистов, не поинтересовалась, имеет ли смысл затевать строительство. Она была уверена. Она не сомневалась. Она всю жизнь поступала только так, руководствуясь лишь собственным бесспорным убеждением и исходя из логики, ведомой ей одной. То обстоятельство, что крестьяне поверили ей, укрепило ее в уверенности, что она нашла именно тот единственный путь, который и должен изменить наконец жизнь равнины. Сотни гектаров рисовых полей будут спасены от затопления. Все разбогатеют, или почти все. Дети не будут больше умирать. На равнине появятся врачи. Люди выстроят длинную дорогу, которая протянется вдоль плотин по освобожденным землям.

Когда бревна были наконец куплены, пришлось ждать еще три месяца, пока прилив окончательно схлынет и земля станет достаточно сухой, чтобы начинать работы.

Это ожидание было для матери временем величайшей в ее жизни надежды. Все ночи напролет она придумывала и уточняла условия участия крестьян в обработке тех пятисот гектаров, которые скоро станут пригодны для обработки. Но нетерпение ее было столь велико, что она не в силах была спокойно строить планы и ждать. На деньги, оставшиеся после покупки бревен, она выстроила в устье речки три хижины, которые окрестила сторожевой деревней. Крестьян, поверивших в успех, было так много, что она и сама теперь безоглядно верила в него. Она ни на секунду не заподозрила, что, быть может, они потому и поверили ей, что в ее словах ни разу не промелькнуло и тени сомнения. Она говорила так убежденно, что ей поверили бы, наверно, даже чиновники земельного ведомства. Построив деревню, мать поселила туда три семьи, снабдив их рисом, лодками и средствами к существованию до будущего урожая с новых земель.

Благоприятный момент для строительства плотин наступил.

Крестьяне перевезли на тележках бревна с дороги к морю и принялись за работу. Мать выходила с ними на берег на заре и вместе с ними возвращалась вечером. Сюзанна и Жозеф много охотились в это время. Для них это тоже было время надежды. Они верили в затею матери: когда урожай будет собран, они смогут совершить далекое путешествие в город, а через три года навсегда покинуть равнину. Иногда, по вечерам, мать раздавала крестьянам хинин и табак и, пользуясь случаем, рассказывала им о грядущих переменах в их жизни. Они заранее хохотали вместе с ней, представляя себе, какую рожу скорчат землемеры, когда увидят сказочный урожай, который они соберут. Во всех подробностях она рассказывала им свою историю и растолковывала, как действует рынок концессий. Чтобы поддержать в них боевой дух, она объясняла, что изъятие земель, от которого пострадали здесь многие, и передача их китайским плантаторам — это тоже козни продажных чиновников Кама. Она говорила страстно, не имея сил удержаться от искушения поделиться с ними своим недавним прозрением и нынешним пониманием взяточнической тактики земельного ведомства. Она освобождалась наконец от прошлого, полного иллюзий и неведения, и словно открывала для себя новый язык, новую культуру и не могла насытиться разговорами об этом. «Шакалы, — говорила она, — это настоящие шакалы. А плотины — это наш реванш». Крестьяне смеялись от радости.