Украсть Ленина - Алекс Тарн Страница 8

— Вот, — удовлетворенно произнес Вадик, вытирая рот салфеткой. — Современный русский балет.

Витька неловко задвигался в своем кресле: он явно не знал, куда девать глаза.

— Слушай, Вадя, а почему они голые?

— Понимаешь, Витя… — Вадька возвел глаза кверху, явно копируя ученую искусствоведческую манеру. — Балет — искусство сугубо визуальное. На практике «визуальность» означает невозможность… вернее, неподходящесть данного искусства для чисто материального потребления…

— Другими словами, ты их не трахаешь? — перебил Вовочка.

Вадик поморщился.

— Конечно нет, Вовик. Ты только вглядись: сплошные жилы да силикон. Подержаться буквально не за что. Даже резиновая Зина интереснее — она хотя бы с подогревом. Нет, тут все только визуально. А визуальность, Витек… — он снова повернулся к Витьке. — …визуальность подразумевает обращение к самым глубоким струнам человеческой души, к обнажению самых скрытых…

— Понятно, понятно, — снова перебил грубиян Вовочка. — «Обнажение скрытых» тут очевидно.

— Ну вот… — развел руками хозяин. — Веня, ты как?

— В каком смысле?

— В визуальном, разумеется.

— В визуальном… — задумался Веня. — Видишь ли, сам я балет не люблю, хожу, если только Нурит меня силком вытаскивает. Что тебе сказать… те балетные труппы, которые я видел, тоже обычно «обнажают самые скрытые», но не настолько. Так что твой балет явно более передовой.

— В смысле передка, — заржал Вовочка.

Балерины, не шевелясь, ждали команды. На их нарумяненных кукольных лицах застыли пластиковые улыбки. Остановившиеся глаза блестели неестественным кокаиновым блеском. Телохранители синхронно перешли к сканированию лобков. Вадик махнул рукой, и грянул «Танец маленьких лебедей» в поистине революционной аранжировке, скорее напоминающей марш. Веня и Витька удивленно переглянулись. Нельзя было не обратить внимание на то, что в области хореографии современный русский балет также сделал решительный шаг вперед. Семенящая дробь кордебалета сменилась синхронными взмахами ног поистине мюзикхолльной амплитуды. В сочетании с полным отсутствием одежды, это еще ярче воплощало торжество принципов визуального искусства в вадиковом понимании.

Но самыми последовательными оказались четыре «маленьких лебедя». При первых же тактах они повернулись к зрителям задом, нагнулись и дальнейший танец осуществляли, ни разу не выйдя из этой трудной и, несомненно, новаторской позиции. При этом руки их, как и положено в «Танце», находились в положении «крест-накрест», но не с руками, а с внушительными силиконовыми прелестями ближайшей партнерши, что придавало хореографии невиданный, хотя и несколько удойно-животноводческий оттенок. Видимо, бегемот Вова тоже почувствовал это и стал проявлять признаки беспокойства, хотя чавкать не перестал.

Музыка смолкла. Вадик громко зааплодировал, остальные со смешанными чувствами присоединились к нему.

— Вадя, а Вадя… — сказал Витя просительно. — Все это, конечно, здорово, но отпустил бы ты их, а? Как-то уж больно твой бегемот возбудился.

— Глупости! — закричал раскрасневшийся Вадик. Было видно, что визуальное искусство оказывает на его душу самое благотворное воздействие. — Глупости! Вовка их прекрасно знает!

— Ты что, сбрендил? — откликнулся Вовочка. — Да я их впервые вижу.

— При чем тут ты? — засмеялся Вадик. — Я имею в виду бегемота. Эти бабы ведь у меня не только танцуют. Есть такой новый вид, на грани искусства и спорта: синхронное плавание. Внизу тут бассейн со стеклянной стенкой, потом покажу… ну вот, так они синхронно плавают вместе.

— Вместе с кем? С тобой?

— Да нет же! Я ведь вам объяснил: это искусство строго визуальное. Плавают с бегемотом. Синхронное плавание с бегемотом. Пока с карликовым, но я уже заказал…

Одна из балерин покачнулась и упала в обморок. Витя недоверчиво покрутил головой.

— А сам бегемот согласен с принципом визуальности?

Вадик нахмурился.

— Ну, не стану отрицать: определенный травматизм имеет место. Пока. Искусство требует жертв, слышали такое?.. — он крякнул и неловко поменял тему. — Давайте, выпьем, что ли? Между танцами?

— Вадик, дорогой, — мягко сказал Веня. — Не хочется тебя обижать, но я как-то… с дороги… мне бы… Скажи, в твоей бане еще и парятся или только пьют и наслаждаются визуальным искусством?

— Гм…

Вадик потупился. Можно было почти физически ощутить, с каким сожалением он мысленно вычеркивает пункты из своей праздничной программы. Друзья ждали.

— Ладно, что с вас возьмешь… — хозяин еще слегка досадовал, но прославленная отходчивость уже трансформировала досаду в новое воодушевление. — Париться так париться. Снятие напряжения… веничек… массаж грудью…

— Чем-чем? — переспросил Веня.

Но Вадик не слушал: он уже свирепо размахивал руками, отдавая команды испуганным крепышам. В зале поднялась неимоверная суматоха. Снова раскрылись боковые двери, вбирая в себя поспешно ретирующихся муз визуального искусства; целая команда крепышей, пыхтя и скандируя «и-и-и раз!.. еще раз!..» вытягивала из помещения упирающегося гиппопотама; кто-то уносил корыто, кто-то орудовал шваброй, и над всем этим балаганом раздавался зычный вадиков крик:

— Идиоты! Всех уволю! Ничего нельзя доверить!

Наконец, все смолкло. В зале оставались только они вчетвером и горсть патронов: одинаковые крепыши, которым уже ничто не мешало вернуться к добросовестному сканированию вверенных им секторов. Один из крепышей что-то неслышно нашептывал, почтительно склоняясь к Вадикову уху. Вадик брезгливо выслушал, потом кивнул и повернулся к Вене.

— Венечка, душа моя. Ты у нас с приезда, тебе и лучший персонал. Иди за этим, он проводит.

Следуя за крепышом, Веня вышел из зала и, пройдя коридор, оказался в круглой пустой комнате с несколькими дверями. Крепыш подошел к одной из них, открыл и посторонился, пропуская Веню.

— Здорово, касатик!

Дверь за Веней закрылась. Он стоял в просторном предбаннике, где приятно пахло эвкалиптом, березовыми листьями и еще чем-то хорошим. Несколько выходов вели из этого помещения в другие — вероятно, в мыльную, парилку, сауну, бассейн… Посередине комнаты стоял стол из полированного светлого дерева, сбоку шли лавки. А на этих лавках… на лавках сидел «персонал»: две голые по пояс женщины в простынях, небрежно повязанных вокруг талии. Они прихлебывали чай с мятой и, улыбаясь, благожелательно рассматривали Веню. Одна, белобрысая, выглядела совсем молоденькой; другая была постарше, лет тридцати, с собранными в пучок русыми волосами, кряжистая, широкозадая, с тяжелыми на вид руками и мощной грудью. Ей и принадлежало услышанное Веней приветствие.

«Массаж грудью…» — вспомнил Веня непонятные вадиковы слова и попятился. Но русоволосая уже стояла возле него.

— Пойдем, милок, попаримся, — сказала она нараспев и дернула за поясок вениного халата. — Ты халатик-то сними, сними, будь ласков.