Записки городского хирурга - Дмитрий Правдин Страница 8

Мама моя родом из поселка Ошта, что до войны входил в состав Ленинградской области. Сейчас он подчиняется Вологде. Именно там, в Оште, в 1941 году был остановлен враг. Линия обороны проходила ровно по территории дедушкиного дома. Он едва успел увезти семью и нехитрый скарб, когда через пару часов уже подошли финские войска.

Она закончила в свое время медицинский институт в Ленинграде. Ее оставляли работать на кафедре. Но, движимая романтически порывом, мама отправилась добровольно на Дальний Восток. Тогда, в начале 1960-х годов, это было вполне приемлемым. Молодые люди ехали в неизведанное. У них была цель: сделать мир лучше. Желали сотворить город-сад в отдельно взятом отдаленном регионе. Мечта не осуществилась. С развалом Советского Союза Дальний Восток с его жителями и проблемами отошел на последнее место. Сейчас его по кусочкам разворовывает всяк кому не лень. А мама доживает свой век на пенсии в богом забытой Амурской области.

К слову сказать, все мои родственники по маме – настоящие коренные жители Северо-Запада. Они – вепсы, малочисленный и почти забытый ныне народ, который когда-то широко населял эти заросшие лесом места еще до прихода славян. Наряду с карелами, чудью, ижорой и прочими финно-угорскими племенами вепсы дружно проживали со всеми народами. В настоящее время их насчитывается чуть меньше четырех тысяч человек, но вепсы сохранили свой язык и культуру.

Не исключено, что когда-то и вепсы проживали на территории Санкт-Петербурга задолго до прихода Петра Первого. Письменность у них появилась только после революции. Поэтому мы имеем пока только косвенные признаки их проживания в здешних местах. Спроси кого из местных жителей про вепсов: кто такие? Лишь каждый десятый из опрошенных граждан, потирая лоб, с третьей попытки произнесет:

– А, вепсы? Что-то про таких когда-то слыхал. Это народ такой, вроде в Швеции живет, может, и в Финляндии. Затрудняюсь точно ответить. Похоже, малочисленны они. У нас они разве есть? Есть? Проживают! Вот здорово!

Проработав пять лет, стал, можно сказать, своим. Сейчас про меня почти не говорят, что приехал, мол, тут такой-сякой деятель. Примелькался, видно, или надоело мне кости перемывать. За это время другие понаехали. На них переключились.

Кстати, по роду деятельности доводилось мне общаться и с представителями тех семей, которых по праву можно назвать коренными петербуржцами. Одна семья, представьте себе, живет в доме дореволюционной постройки на канале Грибоедова в четырехкомнатной квартире, которую дедушка нынешней хозяйки купил аж в 1913 году еще в императорском Петербурге. Представляете, почти сто лет его потомки безвылазно живут там!

В 1918 году восставшие массы значительно уплотнили всех квартировладельцев. Подселили к ним сознательных революционных матросиков и их пролетарские семьи. Сотворили, как сейчас принято говорить, коммуналки. Сгинули подселенные представители восставших масс во времени, а Семья осталась. И квартира, дедушкой при царе-батюшке купленная, сохранилась. Все смутные времена потомки пережили, и революционные вихри, и голод блокады, и лихие девяностые, живут всем назло! И дай Бог им еще столько прожить!

Другая семья, хорошо знакомая мне, как раз из восставших масс. Их дедушка с бабушкой в незабываемом 1918 году подселились в дом 1900 года постройки на 4-й Советской улице, бывшей тогда 4-й Рождественской, уплотнив прошлую домовладелицу.

Мама моей знакомой родилась в год заселения и всю жизнь прожила в этой квартире. Много интересного рассказала старушка. Великолепная память: всех соседей помнит, включая и домовладелицу, – кто жил, кто помер, кто женился, кто развелся. Соседи, включая и саму первую хозяйку квартиры, потихоньку умерли. Остались они одни. Живут в ней уж лет сорок, теперь только своей семьей. Таких историй предостаточно!

Правда, очутились они в той квартире, когда город назывался уже Петроградом, но я называю их петербуржцами. И те на канале Грибоедова, и эти на 4-й Советской улице сумели и сохранить, и потомкам своим передать дух Старого Петербурга. Он витает в их стенах. Когда находишься там, ощущаешь каждой клеточкой своего тела прикосновение Той седой эпохи. Она смотрит на тебя со старой изящной лепнины, покрывшей по периметру высокий потолок, веет теплом обожженных пламенем кирпичей из столетнего камина, напоминает о себе почтенным поскрипыванием векового дивана, чарует приглушенным басом старинных напольных часов, отбивающим каждую четверть часа.

Время тут замерло навсегда, остановив свой бег в начале прошлого века. Добротные крепкие стены излучают такую мощную ауру, что постепенно начинаешь забывать, в какой час ты живешь. Кажется, только выглянь в распахнутое старинное окно, и там, внизу, по булыжной мостовой не спеша прогуливаются целомудренные дамы в модных для начала ХХ века шляпках, а степенные мужчины в котелках, с накрахмаленными воротничками улыбаются им, подкручивая напомаженные усы. На углу бойкая румяная баба в красном платке с лотка продает горячие бублики, а босоногий конопатый мальчишка в большом кепи бежит и предлагает обывателю «Петербургский листокъ». Так и хочется вылезти по пояс из окна и гаркнуть на всю улицу: «Извозчик!»

Главное, что за все время нашего знакомства эти славные люди ни разу меня не упрекнули и не бросили в спину: «Понаехали тут!»