Свободная страна - Анастасия Петрова Страница 8

– Вот плавно мясокомбинат разорился, и теперь он крутой у нас фермер. Очень богатый. Вот. И ну, можно сделать выводы, откуда первоначальный капитал. Я вот такого мнения, но точно не могу сказать, я же в этих документах не лажу, не знаю. А сейчас они очень крутые, о-о-о… Ну вот как… Деревня Назаровка, Щигуль, Повоямка и наша ездят к нему на работу. Платит он как бы ниче. Двадцать, двадцать пять, тридцатник он платит даже некоторым. Да, зарплата хорошая. С одной стороны, он эти четыре деревни поддерживает, что хоть какая-то работа есть, ну а с другой стороны, ну пусть бы у нас мясокомбинат был… Никто б не отказался, правильно? – Лида как-то нехорошо, как будто завистливо засмеялась.

– Мы хоронили одного знакомого, – вяло заметила баба Рая, – он сказал, что вся беда в том, что совхозы разоряются, все, скота нет, забоя нет, мы план никакой не делаем, у нас ничего нет, вот и все, и поэтому он идет ко дну, вот так он мне сказал.

– Хотите, я вам чашечку чаю сделаю? – спросила Юля, войдя в комнату и устроившись в кресле у изножия бабушкиной кровати.

– Не-е-ет, я дома поела, – сказала Лида, – я поела, а потом думаю: че так плохо? Ну вроде ниче было. Давление померила. Выпила таблетку. Когда у меня высокое давление, я не могу разговаривать, лучше буду молчать. Потом, как давление спадает, я оживаю.

– Время сколько? – спросила баба Рая.

– Уже полвосьмого. – Лида посмотрела на настенные часы.

– И вот так вот, короче. Другие директора заводов такие же. Все разорилось. Один не очень нажился, только квартиру в Барнауле купил и уехал, а эти-то… вон как! Потом пошли у них поля, с полей продукция, семечки, семечки бьют на масло, все это денюжки.

– Если бы поддержали совхозы, то и мясокомбинат бы не разорился, скот бы был, забой бы был, – гнула свою линию бабуля.

– Частники много держат коров. По пять, по семь коров. Но кто ж корову отдаст, если она хорошо молоко дает? Не знаю. Алтайский край самый бедный по России. Потому что никаких ни дотаций, ничего не дают. Ну я не знаю, я же в этой сфере не работаю, я пенсионер давным-давно. Но я слышу, как люди говорят, что Алтайский край самый бедный. Ну действительно, зарплаты очень низкие, цены очень высокие, пенсии низкие, люди живут так – перебиваются, не то что живут, а перебиваются, чтоб как-то… как-то. Вот у меня сейчас два первоклассника пойдут – одному, правда, еще шести нет, а другому семь – собери их в школу! Ой-ой-ой, сколько денег надо! Не знаем даже, как вытянуть. Даже не знаю… На двоих детей в месяц дают триста с чем-то! Это ж смешно! Триста с чем-то!

– Кошма-а-ар, – машинально произнесла Юля.

– Давайте давление мне померяем, да я в туалет пойду, – сказала баба Рая.

– Давайте. – Лида стала мерить давление. – Вот так, Юленька, когда-то мы в Заринске жили, строили завод, я работала в строительном управлении бухгалтером. И к нам в основном были приезжие командировочные – с Питера, потом с Ярославля, с Башкирии, в общем, много народу было, короче, мне тридцатник, может, был, и мы с мужем подружились с начальником управления. И он нам сделал командировочку в Питер. Это было в восьмидесятых годах. Ах, какой город! По-другому бы жизнь сложилась, может, жили бы там! Давление маленько повышено. Пульс ниче. Знаешь, Юленька, меня сейчас отношение богатых к бедным убивает. Раньше же было равенство. А сейчас так. Вот мой, допустим, домик. Небольшой в центре домик, живет старший сын. Я сегодня захожу, смотрю – полный двор воды. Я говорю: а шо случилось? А вон, мне говорит сын, Миша Полянский перекрыл трубу, вот где вода идет, уходит с полей она куда-то, не знаем, но все подкапывают, около двора ложат трубы, по этим трубам вода куда-то идет. Он взял, около своего дома забил трубу чем-то, и вся вода идет к нам во двор. А он это потому, что держит магазин «Берлога»! Пивнушка, ну знаешь. Вот! А мы-то никто. Он, значит, крутой. И некому пожаловаться. Потому что они все руки моют друг другу, все, кто маленько выше нас. Они – а кто вы такие? У нас все на виду. Все дома. Или отделанный сайдингом – или мой стоит плюгавенький домишечко. Хотя мы сюда переехали в шестом году, мы уже себе ничего позволить не могли, это мой муж умер, мне достался этот дом. А дети купили за материнский капитал. Вот так. Невозможно ничего купить. Вот и живем. Не живем, а выживаем. Я в Горном последний раз была сорок лет назад. Потому что нету средств. Последний раз красоту видела сорок лет назад.

– Я сейчас собиралась мыть ноги и спать, – строго напомнила баба Рая. – Всем пора спать.

* * *

Бабу Раю словно подменили. Каждый день она устраивала Юле новые испытания. То оденется и давай расхаживать по дому, громко ударяя об пол новой клюкой – без клюки она теперь не передвигалась. Так она выражала недовольство – например, тем, что Юля супы не варит. Или вдруг ни с того ни с сего нарочно обкакает в туалете пол. Или вдруг снимет с себя трусы с носками и смоет в унитаз – устроит засор, а Юле сантехника вызывать. А сантехник пьяный валяется, трубку не берет. А соседи помогать не хотят, хотя у них есть инструменты, потому что баба Рая из них врагов сделала – всех в воровстве обвинила. Юля орала на бабку. Вспоминала, какими счастливыми они с Артемкой и с бабой Раей были до того, как все случилось. Корила себя за то, что создала мало воспоминаний, и все какие-то неказистые: не было у них с Артемкой ни путешествий, ни веселых дней рождений. Зато были тихие прогулки по лесу, летние купания, первый велосипед – как сияли Артемкины глаза, когда он получил велосипед! – да, кое-что все-таки было. Юля утирала слезы.

Однажды баба Рая додумалась позвонить дочери, Юлиной маме Алене. Та с новым мужчиной пару месяцев как жила в Красноярске. И вдруг явилась в М., прилетела, низенькая, жирненькая, вся опухшая от пьянства, об Артемке ни слова, говорит Юле, мол, я мать забираю, ты за ней ухаживаешь плохо, квартиру я вашу продаю, потому что нужны деньги на уход, квартира стоит четыреста тысяч, это мало, но хоть капля в море, и то хлеб.

Юля так и застыла.

– Бабуль, ты что – с ней поедешь? Ты что – позволишь ей продать квартиру? Да что же это…

Баба Рая молча кивала и отворачивалась к стенке.

Юля прислушивалась к шелесту отклеившихся обоев, и ей хотелось выброситься из окна.

– Ты жизнь свою просрала, ребенка просрала, вот и выметайся из квартиры. Все! Свободна! – пропитым тоненьким голоском скомандовала Алена.

Брошенные на ветер жуткие мрачные слова, на которые баба Рая не отреагировала – продолжала лежать лицом к стенке – сначала ослепили Юлю, подобно ярости, а затем у нее внутри как будто что-то оборвалось. И она тихо собрала вещи, взяла только самое необходимое, с чемоданом постучалась к Катьке, девчонке из салона.

Катька была моложе Юли на пять лет, без мужа, без детей, вся в блестках – с наращёнными ресницами, ногтями, модными широкими бровями и увеличенными губами, худенькая, с попкой в форме сердечка – в общем, конфетка. Катька жила в собственной халупе с маленьким участком. Халупа досталась ей после смерти отца. Почти всю мебель она продала, зарабатывала всеми возможными способами в салоне. Ни на что особо не претендовала. Когда Юля появилась на пороге с чемоданом, Катька только вздохнула, усмехнулась и без вопросов предложила раскладушку или матрас на полу.