Леннон - Давид Фонкинос Страница 8

Я — нетипичный пример, отец-домохозяйка. С моей харизмой мне ничего не стоит запустить новую моду. Хотите услышать мое мнение? Будущее мужчины в том, чтобы стать женщиной. Мы должны поменяться ролями. Лично меня это вполне устраивает. Я ощущаю себя женщиной. И одновременно ребенком. Я не могу назвать себя взрослым мужчиной. Я никогда им не был. Слава не позволяла. Физически невозможно быть настолько знаменитым и повзрослеть. У меня никогда не бывает наличных денег, я понятия не имею, что сколько стоит, мне никогда не приходилось бронировать гостиницу или заказывать билет. Я даже телефонные номера сам не набираю. За мной всегда кто-то заезжает, куда-то доставляет, а потом привозит домой. Довольно часто меня даже укладывали в постель. Я человек, которого другие люди перемещают с места на место. Человек, на протяжении последних десяти лет не совершивший ни одного самостоятельного поступка. В активной роли отца я начинаю обретать чувство ответственности, и иногда случается, что у меня появляется собственное мнение, в том числе по хозяйственным вопросам. Это честная формула счастья.

В какой-то момент Йоко захотела, чтобы я стал мужчиной. Для нее это означало, что я должен научиться водить машину. Рассекать по дорогам без шофера. И мы поехали — вместе с Джулианом и Киоко. [6]Ужасное воспоминание. Мы были в Шотландии, следовательно, тонули в тумане. По Шотландии невозможно передвигаться на машине. Надо было ехать в Лос-Анджелес — там дороги прямые и широкие. И все автомобили — с автоматической коробкой передач. Ну не знаю, может, про туман я выдумал. Может, это моя боязнь неизвестно чего превратила шоссе в скопление туч. В какой-то момент мне показалось, что прямо на нас несется другая машина. Я резко свернул. Мы свалились в кювет. Чудом остались живы. К счастью, дети не пострадали, но Йоко на несколько дней попала в больницу. После выздоровления она решила установить остов машины посередине нашего сада. Поскольку она ее не отмывала, то на стеклах так и остались кровавые пятна. Это было произведение искусства. И по утрам, просыпаясь, мы видели зримое доказательство того, что нам удалось выжить.

Слово «выживание», возможно, самое главное в моей жизни. Я не живу, а выживаю, как звезды рока, которые пока не померли. Ну-ка, каковы потери в нашей армии? Брайан Джонс, Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Джим Моррисон… Я назвал далеко не всех. В любом случае, мне отлично известно, что, не будь Йоко, я тоже был бы в этом списке. Она была со мной, когда меня несло неизвестно куда, и от этого все изменилось. Вдвоем умирают редко.

До Йоко я часто бывал одинок. Ребенок, брошенный матерью, вырастает обреченным на одиночество. Вернувшись к Мими после Блэкпула, я снова скользнул в свой стерильный кокон. И постарался погрузиться в забвение. Вы называете это неприятием действительности, верно? Впрочем, дело не в словах. Мне необходимо было найти обезболивающее. Но я придумал кое-что получше: постарался ослепнуть. Носить очки я начал лет с десяти, хотя уверен, что зрение у меня село уже к пяти годам. Не сомневаюсь, что мной двигало подспудное желание затуманить слишком жестокую реальность. Позже я стыдился того, что я очкарик. На первых концертах «Битлз» я никогда не выходил в очках. Самое смешное, что сегодня на большинстве моих карикатур изображение сведено к носу и очкам. С роком это не слишком вяжется. Став постарше, я сдергивал очки, едва выходил за порог дома Мими, так что целые годы моей юности прошли в тумане — я буквально натыкался на предметы. Может, я и артистом-то стал потому, что у меня было свое видение действительности. Я ее сочинял. Все писатели — очкарики, и люди думают, что это из-за того, что они слишком много читают. Я убежден в обратном: благодаря тому что они ни шиша не видят, у них развивается способность к сочинительству.

Я мечтал стать писателем. Своими первыми художественными откровениями я обязан Льюису Кэрроллу, о котором уже упоминал. «Алиса в Стране чудес» — вне всякого сомнения, книга, оказавшая на меня наибольшее воздействие. Во мне возникла и пришла в движение целая вселенная, основанная на единственной вещи, способной принести мне облегчение, — перекройке реальности. В голове рождались истории про монстров и розовых кроликов. Я начал рисовать комиксы, которые прятал в потайных углах своей комнаты. На всякий случай — если Мими на них вдруг наткнется — я писал шифром. Мне не хотелось, чтобы она хоть что-нибудь поняла. И потом, она всегда неправильно толковала мои поступки. Однако охватывавшее меня безумие лишь отражало мое видение города, в котором мы жили, и не более того. Не знаю, может, это было связано с недавно окончившейся войной, но Ливерпуль кишмя кишел хромыми и беззубыми. Бедность бросалась в глаза, подчеркивая окружающее уродство. По ночам мне снились страшные сны, в которых меня со всех сторон окружали какие-то тени и фигуры уличных попрошаек. Мои воспоминания по большей части состоят из кошмаров…

Между тем мы жили во вполне приличном районе. Я рос мелким буржуа — в доме с крошечным садиком. С остальными битлами дело обстояло иначе. Они-то были настоящими пролетариями. Жуткие картины городской жизни я наблюдал вне дома. Дважды в год Мими устраивала торжественный выход. Я принаряжался. Меня не покидало ощущение, что жизнь вокруг бьет ключом. Мы шли на рождественское представление в «Эмпайр». Второй выход происходил летом. Чаще всего — в кино, на диснеевские мультики. Сегодня меня терзает вопрос: как мне удалось прожить столько лет с таким убогим количеством развлечений? Годы и годы смертельной скуки в саду, где сидишь и ждешь, когда захочется пописать, чтобы полить цветочки. Некоторые люди считали меня королем темперамента, но они очень удивились бы, если б узнали, что причиной всему послужило мое долгое вынужденное молчание. Я рос затворником. Целыми днями сидел, ничего не делая, созерцая собственное одиночество. Из этого одиночества я и родился. Кое-кто думает, что, для того чтобы стать артистом, надо читать, писать и наблюдать за окружающим миром. Ничего подобного. Мое воображение уходит корнями в ничто. Артисты рождаются из пустоты.