Лучшая страна в мире - Эрленд Лу Страница 8

Всех, кто будет читать эту брошюру, я намерен настоятельно предостеречь от Яна Сибелиуса и его музыки. Ян — это безумие и вода. Ездить в Финляндию — пожалуйста, но постарайтесь держаться как можно дальше от Сибелиуса.

Настало утро и я вернулся в Норвегию. Измотанный до предела, я сижу и листаю «Афтенпостен»; газета, как всегда, намокла, хоть отжимай, и я никак не могу заставить себя собраться с мыслями. А все Сибелиус! Засел так, что не отвязаться. Вдобавок мне опять приснился сон. На этот раз, слава богу, обошлось без воды, но все равно он меня растревожил. Я был на каком-то празднике; возможно, это была свадьба; и там присутствовали два брата, по виду — арабы; они считали меня своим родственником, а сами были, вероятно, учеными, потому что утверждали, будто бы разработали метод, с помощью которого можно чисто генетическим путем установить родство; их новый метод отличался эффективностью, но, как вскоре выяснилось, был сопряжен с чрезвычайно неприятной процедурой. Для этого им потребовались волосы, взятые из области в районе ягодиц, по возможности близко к ягодицам; после того как я несколько раз ответил отказом на эту просьбу, они скрутили меня и стали выдирать волосы. Помню, что это было весьма болезненно. Затем они засунули эти волоски в маленькую, то ли стеклянную, то ли пластиковую емкость, какую именно — я не успел разглядеть, да это, в конце концов, и неважно, а потом носились с этой штукой, демонстрировали ее каждому встречному и поперечному и казались очень довольными, а мне было больно и стыдно и ужасно неприятно. Через несколько минут они прибежали обратно и бросились меня обнимать. Они называли меня братом. Выяснилось, что мы с ними братья, тест подтвердил это с неопровержимой точностью, мы с ними были братьями, и в этом не было никакого сомнения. Я проснулся с очень неприятным чувством, долго не вылезал из душа и, конечно, как всегда, забыл закрыть дверь между спальней и кухней, в результате газета опять мокрая, но это дело настолько привычное, что, казалось бы, о чем тут шуметь. Так откуда же это неприятное чувство? Неужели мысль о том, что я могу быть братом арабов, так меня раздражает? Вот над чем я сейчас размышляю. Неужели все было бы иначе, если бы они были норвежцами или финнами? Не знаю. Я полагал, что подвержен ксенофобии не больше других. В какой-то степени она есть и во мне. Мне случалось голосовать за такие партии, у которых борьба за человеколюбивое отношение к иностранцам отнюдь не значилась в числе первоочередных задач. Что правда, то правда. Однако же я не имел в виду ничего плохого, просто надо смотреть на вещи практически, особенно если ты занят в брошюрной области, иначе никак нельзя. Ведь я, что ни говори, представляю собой предприятие. Как у предприятия у меня есть свой номер, есть ревизор и все прочее. Я — малое предприятие. А в таких обстоятельствах самое лучшее — голосовать за те партии, которые отстаивают интересы малых предприятий или интересы экономики в целом. Ну а если в общем потоке одного или двух эмигрантов затянет в воронку, тут уж ничего не поделаешь. Я вообще считаю, что люди должны жить в той стране, где они родились, и той же точки зрения придерживаюсь относительно норвежцев; вся эта езда — в Китай, в Финляндию — сплошное безобразие, гораздо лучше, когда люди остаются дома; между прочим, так их гораздо легче найти, потому что известно, где искать, но в мире так много конфликтов, я каждый день об этом читаю в мокрой газете, а кое-где дела настолько плохи, что люди не могут не уезжать, они бегут оттуда сломя голову, когда становится совсем невмоготу, и кто-то из них приезжает к нам, как те арабы из моего сна, и, если бы их не пустили через границу, они никогда не появились бы в моем сне, чтобы выдирать у меня волоски из задницы, но, вероятно, у них были очень уважительные причины для того, чтобы бежать к нам. Я чувствую, что такую возможность тоже надо иметь в виду. А волосы со временем отрастут. Но я на их месте, все-таки, как уже сказано, оставался бы дома.

А так вполне возможно, что происходящие в мире процессы развиваются в сторону единения, стремятся сойтись в одной точке, когда все языки сольются в один, все цвета кожи превратятся в один общий цвет, все континенты станут на одно лицо; все модели автомобилей, все больше и больше сближаясь, превратятся в одну-единственную модель; примеры такого развития встречаются на каждом шагу: раньше можно было заметить разницу между семейными автомобилями, например марки «опель» и «рено», тогда как сегодня различие стало едва заметным, а еще через несколько лет оно, пожалуй, совсем исчезнет; вероятно, остается только свыкнуться с мыслью, но мне она неприятна, я-то как раз надеюсь, что мне на моем веку еще повезет избежать чрезмерной текучести и воды, я хочу стабильности и надежности, чтобы как можно меньше было таких вещей, в отношении которых надо занимать ту или иную позицию, но мировые процессы работают против меня, время работает против меня, ведь изменения происходят повсюду, с каждым днем новые, крупные и мелкие, взять хотя бы Кубу, по телевизору я видел, что раньше Куба находилась где-то в середине Тихого океана, но со временем она приплыла на свое нынешнее место между Южной и Северной Америкой, туда же подтянулись и другие острова и образовали Центральную Америку, все плывет, и плавание продолжается, просто никто об этом не говорит, а Куба теперь направилась сюда, в нашу сторону, с этим надо заранее смириться, надо приучить себя к мысли, что через сколько-то лет кубинцы постучатся к нам в дверь, так что лучше заранее к этому приготовиться, потому что, сколько ни говори тогда, что мы пришли сюда первыми, это уже будет бесполезно; кто их знает, кубинцев этих, может быть, они любят воду; им, может быть, нравится, когда все течет, и текучее в конце концов одержит верх, я это понимаю, хотя все во мне против этого восстает и хотя я абсолютно уверен, что в этом мало хорошего.

Быть человеком, думаю я, во многих отношениях означает быть текучим. Родиться — значит отправиться в плавание. Текучесть начинается с рождения и кончается смертью. Мы контролируем текущий поток лишь в незначительной степени. Нравится тебе это или не нравится, думаю я, все равно все течет, ты стараешься бороться с течением, и все равно оно тебя уносит, и входить в один и тот же поток можно бесчисленное множество раз, и он несет тебя, как бы ты с ним ни сражался, а когда плывешь по реке, надо носить водонепроницаемый костюм и такую обувь, которая защищала бы ноги, потому что течение может быть сильным, и, свалившись за борт, ты рискуешь увязнуть одной ногой в донном иле, поэтому нужно носить обувь, а лучше всего, если ты соберешься и будешь плыть поджав под себя ноги, в позе зародыша, это уменьшает или вообще снимает всякий риск застрять среди камней.

Не я один настроен против того, чтобы все плыло по воле волн. Так, например, я слышал, что австрийцы скептически относятся к изменениям. Они хотят, чтобы все оставалось как есть. В этом пункте мы, то есть я и австрийцы, единодушны. Когда у них проходят выборы и меняется правительство и выясняется наконец, что новое правительство не слишком отличается от предыдущего, австрийцы с облегчением переводят дух и думают про себя: «Уф, все почти как раньше, новое правительство мало чем отличается от прежнего, и можно продолжать жить по-старому, — так думают австрийцы, — все остается в наезженной колее, нам не придется перестраиваться, вырабатывать какое-то отношение к новым явлениям, можно опять перепечатывать старые учебники истории, в которых говорится, что во время войны Австрия была оккупирована немцами, и нашим детям не придется вырабатывать новое отношение к тому факту, что мы дружно аплодировали, когда Гитлер вступил в Вену, это для всех очень удобно, потому что мы, австрийцы, не любим оглядываться па прошлое, мы перестали оглядываться, а тех, кто оглядывается, мы за это сурово наказываем, потому что каждый выбирает свою стратегию выживания, и у нас вот такая стратегия» — так, насколько я слышал, думают австрийцы. А в результате у большинства австрийцев беспокойный, бегающий взгляд. Люди, которые побывали в Вене, говорят, что там трудно ходить по улицам. На них царит атмосфера наивности. И куда ни глянь — всюду бегающие глаза. Глаза австрийцев — бегающие, взгляд — плавающий. Зато, кроме них, ничего текуче-плавучего. Все остальное не плывет. Остальное — скала, а скала не плавает, она может только тонуть. И тонет-таки. Австрия тонет. Так что же, с позволения спросить, лучше — тонуть или уплывать? Я подумал, а не купить ли мне пистолет.