Девушка в красном платке - Фиона Валпи Страница 8

Какое-то мгновение я не могу понять, где нахожусь. Лучи раннего солнца, пробивающиеся через щели в ставнях, отбрасывают косые тени на подушку, а мои ноги, которым должно бы быть тесно в узком спальном мешке, свободно скользят по гладким простыням. И тут я вспоминаю. Значит, Шато Бельвю и его владельцы не были плодом моего воображения, привидившимся мне во время сна – лучшего за последние несколько лет.

Я смотрю на часы. Еще рано. Тома сказал, что отвезет меня в центр йоги после завтрака, ему все равно нужно в ту сторону. Я еще раз с наслаждением потягиваюсь, пользуясь комфортом нормальной кровати, а потом неохотно откидываю одеяло и спускаю ноги на пол. Я понимаю, что эта комната – часть бизнеса Сары и Тома, а я уже создала им лишнюю работу, так что я снимаю постельное белье и прибираюсь в ванной, чтобы комната выглядела так, будто меня в ней и не было.

Пока я собираю в кучу постельное белье, меня внезапно накрывает воспоминание. Это простое повседневное действие вдруг вызывает ассоциации, которые задевают меня за живое, до самой глубины души. Я мысленно вижу себя подростком: вот я снова в той квартире, пытаюсь прибрать мамину кровать. Она, как обычно, весь день пила. Вернувшись с уроков, я уговариваю ее встать с мокрой постели и помогаю забраться в ванну. Потом, оставив ее сидеть в чистой одежде в кресле у газового камина и молясь про себя, чтобы она не подожгла саму себя и квартиру, я заталкиваю простыни в мусорный мешок и плетусь в прачечную за углом. Я оставалась сидеть в теплом, пахнущем порошком помещении, делала домашние задания, пока вокруг меня грохотали и ворочали вещи стиральные машины. Если в тот день у нас было достаточно денег, я бросала в сушилку пятьдесят пенсов и возвращалась домой со стопкой аккуратно сложенного, все еще теплого белья. Но чаще всего, а особенно в конце месяца, мне приходилось забирать все еще мокрые простыни. Когда я дотаскивала тяжелую поклажу до дома, чтобы развесить белье на пластиковой сушилке у камина, у меня болели руки.

«Проявлять сочувствие» – сказали бы сейчас. Для меня это было просто выживание. Я ужасно боялась альтернативы, того, что меня у нее заберут. Наверное, дети почти всегда хотят оставаться со своими родителями, несмотря ни на что. Так что, даже когда с мамой становилось совсем плохо, я никому не говорила, а просто присматривала за ней как могла.

Ее семья ясно дала понять, что не хочет иметь с ней ничего общего, когда она забеременела мной. Я понятия не имею, кто был моим отцом, и, честно говоря, не уверена, что мама сама знала. Она рассказывала разное, в зависимости от того, сколько выпила и в каком была настроении. Они у нее менялись от абсолютного счастья до полнейшей депрессии… Может быть, он и правда был солдатом, погибшим в несчастном случае на учебных маневрах вскоре после моего зачатия. А может, австралийским туристом, который исчез, не оставив своего номера (и даже своего имени). Или просто грязным проходимцем, который воспользовался девушкой, которая была слишком пьяна, чтобы понимать, что делает. Как бы там ни было, мы были командой, мама и я, и мы прекрасно справлялись сами по себе. При условии, что она была достаточно трезвой, чтобы получить пособие и не просаживала все в винном магазине по пути домой.

Я встряхиваю головой, смахивая с себя воспоминание, и несу сверток с постельным бельем вниз. Сара уже хлопочет на кухне.

– Доброе утро, – говорю я. – И спасибо, я уже сто лет так хорошо не высыпалась. Куда это убрать? – показываю ей охапку белья. – Если дашь мне свежие, я застелю постель. Я прибралась, но хочу еще быстренько пройтись по комнате пылесосом, тогда она будет готова для гостей.

Она одобрительно кивает:

– Давай их сюда. Суну в мешок для грязного белья. Спасибо, это для нас большая подмога. Я помогу тебе заново заправить кровать, но сначала садись позавтракай.

Весело насвистывая, входит Тома, и мы рассаживаемся вокруг кухонного стола, накрытого скатертью в красно-белую клетку. Я беру свежие фрукты и большую миску хлопьев, а Сара наливает каждому по чашке ароматного кофе.