Поселок на реке Оредеж - Анаит Григорян Страница 8

– Здрасьте, теть Тань!

Татьяна наклонилась и провела ладонью по немытой Ленкиной голове:

– Здравствуй, раба Божия Елена.

Олеся натянуто улыбнулась:

– Привет, Танечка!

Опять за сгущенкой пришла. Чай они пьют со сгущенкой, не могут с сахаром, как все нормальные люди. Сергий двенадцать лет назад привез Татьяну из Заполья; это Заполье было совсем глухой деревенькой, со всех сторон зажатой лесом; поезд там останавливался раз в сутки. Церкви в Заполье не было, и, когда понадобился священник, вызвали тогда еще совсем молодого Сергия, у которого едва пробивались над верхней губой русые усики. Татьяна была вся беленькая, чистенькая, и с того времени, кажется, почти не изменилась, только раздалась немного вширь. Олеся Иванна скривила губы. Небось тоже до свадьбы ни-ни. За сгущенкой она пришла.

– Две банки сгущенки, будь добра, Олеся Ивановна. И конфеток каких-нибудь.

Конфеток ей еще. Вырядилась, как на праздник. Она вроде поет в церкви – говорят, красиво. Олеся Иванна ни разу не слышала.

– Каких тебе, Таня?

– А какие получше… – Татьяна заметила спрятавшуюся в угол Комарову. – Ты, Катя, какие конфеты любишь?

– Не знаю. «Коровки», – пробормотала Комарова.

– Вот, «Коровок» грамм триста…

– А я жувачки! «Лав из»! – встряла Ленка.

– И парочку «Лав из»… – задумчиво повторила Татьяна.

– Ну, Ленка… – сквозь зубы прошипела Комарова.

Ленка посмотрела на нее и похлопала белесыми ресницами.

– И чаю крупнолистового… – добавила Татьяна.

– Сколько тебе упаковок?

– Одну… нет, давай лучше две.

Вот интересно: она бесплодная или ее Сергей? Нинка говорила, она с чертом спит, оттого и нет детей. Ну куда этой – с чертом? Олеся Иванна поправила упавший на лоб тугой темный локон. Татьяна порылась в сумке, достала список покупок, пробежала глазами.

– Пачку муки, яиц десяток – только если наши, оредежские…

– Наши, наши, – кивнула Олеся Иванна. – Сегодня привезли.

Комарова поморщилась. Никаких яиц сегодня не привозили. Водки Петр привез два ящика и несколько коробок печенья и сразу же уехал в Суйду; Олеся Иванна стояла, прислонясь к задней двери магазина, глядела на Петра, разгружавшего машину, и задумчиво перебирала оборки кофты.

– Ой, печенья же еще! – спохватилась Татьяна. – К нам же мама из Заполья приедет.

– Возьми лучше пряников, Таня. Пряники хорошие.

– Мама печенье любит, – покачала головой Татьяна, – которое с желейной серединкой. Насыпь грамм триста, Олеся Ивановна…

Олеся Иванна ткнула в руку Комаровой пластмассовый совок, и та нагребла в пакетик печенья, стараясь, чтобы попали только целые печенины с круглой красной серединкой. Ленка, получив от Татьяны два кубика «Лав из» и пискнув «спасибо, теть Тань», уже незаметно удрала.

– Как там, в Заполье-то? – неожиданно для самой себя спросила Олеся Иванна.

– Да как… скучно, – пожала плечами Татьяна.

– У нас, что ли, веселее? Ты же целый день дома сидишь, у вас с Сергием вон даже телевизора нет…

– У вас веселее, – улыбнулась Татьяна. – У нас там один лес вокруг. А у вас речка.

– Да уж, у нас река так река, – согласилась Олеся Иванна. – Коварная только. Каждое лето кто-нибудь тонет. Когда не местные-то… не зная броду, не суйся в воду. Раньше говорили, в ней русалки водятся.

– Русалки? – удивилась Татьяна.

– Ну, утопленницы.

Татьяна чуть побледнела:

– Да я и не купаюсь. Так только…

Олеся Иванна собрала Татьянины покупки в большой пакет, выставила на прилавок.

– Вот. Что-нибудь еще?

Все-таки жалко ее. Если бы дети – она бы с ними возилась целыми днями, сидела бы как наседка с цыплятами. А баба крепкая, ей бы рожать и рожать. Сидит целыми днями дома, вышивает, слушает, как за окнами лес шумит, – в Заполье ей, гляди, скучно было. И на сторону сходить не посоветуешь – обидится.

За дверью тренькнул велосипедный звонок, раздался громкий смех. Комарова прислушалась. Нет, не Максим. Сердце вдруг застучало и полезло куда-то вверх, и она отвернулась, испугавшись, что Олеся Иванна или Татьяна что-нибудь заметят. Звонок снова тренькнул – к магазину подъехал кто-то еще. «Два гола им забили», – произнес знакомый голос, и снова засмеялись. Значит, вчера играли в футбол с семринскими и выиграли. Максим такими глупостями не занимается, это все Антон Босой и его дружки. Бабка Марья звала их лоботрясами и говорила, из таких никогда не вырастет ничего путного: раньше партия знала, что с такими делать, а теперь партии нет и никто не знает. Дверь распахнулась, в магазин сунулась конопатая физиономия с зажатой в зубах беломориной.

– Здрассь, Олесь Иванна!

– С папиросой нельзя, Тоша, докури на улице.

Антон ловко перекатил беломорину из одного угла рта в другой, нагло глянул в вырез кофты Олеси Иванны.

– Щас сделаем.

«Уехали, как обосранные», – послышалось из-за двери. Татьяна вздрогнула, полезла в сумку за деньгами. Это они нарочно, чтобы она слышала. Дверь снова открылась, зашел Антон и с ним двое: один был Стас, который жил очень далеко, на другом конце поселка, где-то возле биостанции, а второго Комарова не знала – он, наверное, был из Семрино. Губа у него была сильно разбита, и в углу рта черным запеклась кровь.

– Пачку «Беломора». – Антон вытащил из кармана две смятые трехрублевые бумажки, бросил на блюдечко, подмигнул Татьяне.

– Давно не виделись, тетя Таня.

Татьяна, потупившись, отсчитала деньги, положила на прилавок, взяла свой пакет.

– Так ведь ты в церковь не ходишь.

– В церковь же с папиросой нельзя.

Стас и незнакомый парень засмеялись. Татьяна залилась краской.

– Сумка-то у вас тяжелая? Помочь донести?

– Совсем не тяжелая. – Татьяна смущенно улыбнулась. – Спасибо, Антоша, я как-нибудь сама.

– Стас, помоги тете Тане.

Стас шагнул к Татьяне, забрал у нее пакет, она обернулась к Олесе Иванне и Комаровой, попрощалась и вышла в распахнутую Стасом дверь, – он был такой высокий, что едва не задевал головой притолоку, и потому сильно сутулился, а в футбольной команде был вратарем и стоял в воротах почти неподвижно, широко расставив длинные ноги, раскинув руки и по-бычьи наклонив голову.

– Какой ты у нас джентльмен, смотри-ка. – Олеся Иванна протянула Антону пачку «Беломора».

– Красивая баба Татьяна. Только дура.

– Она тебе хорошо в матери годится.

– В матери – это вы перегнули, Олесь Иванна.