Я бы на твоем месте - Евгения Пастернак Страница 8

И он решительно отправился искать гадину.

* * *

Все перемены Тихон проводил поближе к директорскому кабинету. Санек, который оказался злопамятным, рыскал рядом, но устраивать потасовку прямо перед приемной не решался. Однако после третьего урока все-таки улучил момент, когда Тихону приспичило в туалет, и напал прямо возле умывальника.

Тихону повезло. Он пропустил всего пару ударов, когда дверь одной из кабинок распахнулась и оттуда показался физрук Геннадьевич, человек пожилой, но сильный.

– Та-а-ак… – сказал он тоном, после которого Санек даже не попытался оправдываться.

Весь следующий урок Тихон сидел как на иголках. Физрук увел Санька к директору. Это могло закончиться одним из двух: или Санек притихнет, или начнет настоящую войну против Тихона. Второй вариант казался более вероятным.

Санек объявился только в конце последней перемены. И сиял, как галогеновая фара.

– А Тихоня наш – голубец! – объявил он на весь класс.

Никто, кроме самого Тихона, не понял образного выражения Санька, поэтому тот пояснил:

– Ну голубой он! Гей! Нетрадиционное меньшинство!

Теперь одноклассники с интересом рассматривали Тихона, который пытался опустить голову как можно ниже, вжать ее в плечи.

– Да ладно гнать! – протянул кто-то.

– Вот именно! – вскинулась Арина. – Это ты злишься, что он тебе вчера двинул!

– Никто не гонит! – обиделся Санек. – Я сам слышал.

И в деталях рассказал, как директор полчаса его песочила, а потом отправила в соседнюю комнату писать объяснительную («Нет, не в приемную! У директрисы, оказывается, есть маленькая комнатка за кабинетом!»). И тут вломился отец Тихона. Начал выяснять, кто его сыночка совратил. Потребовал список учителей-мужчин. Пригрозил, что натравит прокуратуру.

– Ну, тут директриса на него шикнула и, наверное, сказала, что я все слышу, – продолжал сияющий Санек. – Но я и так уже все услышал. Ну чё, Тихуша, когда гей-парад?

Тихон за время рассказа постарался как можно глубже забраться под парту, но проклятые длинные ноги мешали. Он сидел с закрытыми глазами, кожей чувствуя, как его рассматривают одноклассники – как будто он урод в формалине. Или какой-нибудь инопланетный монстр.

– Так что не боись, Тишка, – закончил Санек, – я девчонок не бью. Тем более…

Договорить ему помешал треск. Тихон открыл глаза и понял, что девчонки Санька очень даже бьют. Арина держала в руках обложку от книги. Сама книга улетела в угол.

Звонок разогнал всех по местам. Тихон понемногу успокаивался и думал, как объяснить, что он не гей. Что это такой прикол для отца. Чтобы он позлился. Сосредоточиться мешала Арина, которая то и дело подмигивала, ободряюще улыбалась и пару раз погладила его по руке. От этих поглаживаний мозги выходили в перезагрузку и думать приходилось сначала. Тихон повернулся к Арине, чтобы попросить ее не трогать его пока, встретился с ее улыбкой… и понял, что нужно делать. Он достал телефон и принялся под партой гуглить.

Когда звонок прозвенел и учитель вышел, Санек приготовился к новой порции острот, но Тихон его опередил.

– Ну да, – сказал он, – я гей. И что? Геи все крутые!

– Чего? – изумился Санек.

– Ну смотри. – Тихон принялся загибать пальцы. – Элтон Джон – раз, Джим Парсонс, который Шелдон, – два, Стивен Фрай – три, потом этот, который Мориарти играл. И Дамблдор! Сама Роулинг сказала, что он гей.

В рядах одноклассников началось смятение. Не то чтобы Тихон рассказывал что-то новое, но в его изложении получалось, что геи действительно круты.

– Но ты-то не Элтон Джон! – пришел в себя Санек.

– Посмотрим еще! – сказал Тихон.

Это был очень странный ответ, но он произвел впечатление. Под растерянными взглядами одноклассников Тихон забросил рюкзак на плечи и сказал Арине:

– Пошли!

И Арина молча подхватила вещи и двинулась за ним.

* * *

Решительности Тихона хватило, чтобы выйти из школы, спуститься с крыльца и пройти еще десять шагов. После чего он остановился. Идти ему было некуда.

Арина тоже остановилась и положила руку ему на плечо.

– Как отец? – спросила она.

– Ад, – ответил Тихон.

Что-то случилось в их отношениях, в эту минуту они перешли на другой уровень. Тихон расправил плечи. Он чувствовал себя взрослым.

– Пойду погуляю, – сказал он.

Арина выразительно посмотрела на черную тучу на горизонте.

– Промокнешь, – предупредила она.

Они помолчали, глядя в небо.

– К чему эти глупые жертвы? – спросила Арина.

«Красиво сказала», – отметил Тихон. И тут же придумал картинку. Девочка, мальчик, моросит дождь, и черным карандашом внизу: «К чему эти глупые жертвы?»

– Пойдем ко мне, – предложила Арина, – у меня своя комната. Посидим в тепле. Я тебя обедом накормлю.

Тихон поморщился. Обед сбил пафос момента. А расставаться с пафосом Тихону не хотелось.

– Мне очень нужно тепло, – сказал он с надрывом.

– Каждому нужно тепло, – сказала Арина.

«Хорошо-то как!» – подумал Тихон.

* * *

– Мы вам перезвоним, – сказал эйчарщик, заканчивая собеседование.

Лазуркин скривился. За последнюю неделю он слышал эту фразу раз двадцать. Не перезвонили ни разу.

– Олег Семеныч, – сказал он с отчаянием, – я согласен на испытательный срок. На половинный оклад… первые пару месяцев. Хоть что-нибудь!

– Андрюша, – кадровик искренне вздохнул, – ты ж понимаешь, что сейчас тебя никто никуда брать не будет. После той истории.

Лазуркин закатил глаза:

– Из-за одной бабы-дуры…

– Дуры не дуры, – продолжил кадровик, – репутация у тебя теперь того… с душком. Ну возьму я тебя, а завтра опять… вонь поднимется.

– А может быть, – взмолился Лазуркин, – под псевдонимом? Я могу удаленно работать, из дома, никто и не узнает, что это я!

Эйчарщик выразительно скривился.

– Ладно, – Лазуркин неохотно поднялся, – но вы мне звякнете, если вдруг что-то подвернется?

Кадровик был человеком честным, поэтому промолчал.

«Дрянь ты, Жанка! – думал Андрюша, покидая кабинет. – Сволочь злопамятная!»

* * *

У Арины дома на самом деле было тепло и уютно. Тихон забился в угол и рисовал. Арина с потрясающим тактом не только не заглядывала через плечо, но даже не спрашивала, что он делает. Тихону казалось, что он в раю. И обед, кстати, оказался совсем не лишним.

Хлопнула дверь. Тихон потянулся. Он боялся смот-реть на часы. Потому что знал – давно пора домой. А домой страшно не хотелось.