Конец конца Земли - Джонатан Франзен Страница 8

Если бы вы могли увидеть всех птиц на свете, вы увидели бы целый мир. Пернатые создания обитают в каждом уголке каждого океана и в столь суровых краях, что, кроме птиц, там никто не живет. Серые чайки выводят птенцов в чилийской пустыне Атакама, одном из самых засушливых мест на Земле. Императорские пингвины откладывают яйца зимой в Антарктиде. Ястребы-тетеревятники гнездятся на берлинском кладбище, где похоронена Марлен Дитрих, воробьи – на манхэттенских светофорах, стрижи – в морских пещерах, грифы – на отвесных скалах в Гималаях, зяблики – в Чернобыле. Многочисленнее птиц лишь те формы жизни, которые можно увидеть только в микроскоп.

Чтобы выживать в столь разных условиях, существующие в мире десять тысяч или около того видов птиц в результате эволюции обрели великое множество форм. Размерами птицы варьируются от страусов, которые широко распространены в Африке и чей рост достигает двух с половиной метров, до обитающих исключительно на Кубе колибри-пчелок, чья величина оправдывает название. Клювы у птиц бывают огромные (как у пеликанов и туканов), крошечные (как у короткоклювки), длиной с туловище (как у колибри-мечеклювов). Некоторые птицы – расписные овсянковые кардиналы в Техасе, гульдовы острохвостые нектарницы в Южной Азии, многоцветные лорикеты в Австралии – раскрашены ярче любого цветка. Другие же щеголяют разными оттенками коричневого, коих в словаре орнитолога-таксономиста несметное количество: рыжеватый, бурый, ржавый, пшеничный, красновато-желтый.

Не менее разнообразны и повадки птиц. Одни очень общественные, другие анти. Фламинго и африканские красноклювые ткачики собираются в миллионные стаи, длиннохвостые попугаи строят из веточек целые птичьи города. Нырки расхаживают по одиночке по дну горных рек, странствующие альбатросы скользят по воздуху на крыльях размахом в три метра, и на пять сотен километров от них нет больше ни единого альбатроса. Новозеландские веерохвостки дружелюбны и, встретив на тропинке человека, охотно следуют за ним. Если чересчур долго смотреть на каракару, она спикирует и попытается разбить вам голову. Калифорнийские земляные кукушки сообща охотятся на гремучих змей: одна птица отвлекает, вторая атакует змею. Пчелоеды едят пчел. Рыжегорлые дроздовые листовники копошатся в листве. Гуахаро, уникальный вид ночных птиц, обитающих в тропиках Южной Америки, на лету хватают авокадо с деревьев; коршуны-слизнееды проделывают то же самое, но со слизнями. Толстоклювые кайры ныряют в воду на глубину до двухсот метров, сапсаны пикируют с высоты со скоростью триста сорок километров в час. Ротакоа всю жизнь проводит у пруда площадью в четверть гектара, голубой лесной певун мигрирует в Перу и снова возвращается на то же дерево в Нью-Джерси, где гнездился годом ранее.

Птицы не милые и не пушистые, их не хочется потискать, однако же во многих отношениях они больше похожи на нас, чем другие животные. Они искусно строят дома и растят в них детей. Устраивают себе долгие зимние каникулы в теплых краях. Какаду отличаются незаурядным интеллектом: решают головоломки, с которыми не справились бы шимпанзе. Вороны любят играть. (Посмотрите ролик на YouTube, в котором ворона съезжает на пластмассовой крышечке с заснеженной крыши, после чего с крышечкой в клюве возвращается на гребень и снова катится вниз.) Птицы, как мы, наполняют мир песнями. В европейских предместьях заливаются соловьи, в центре Кито – дрозды, в Чэнду – очковые кустарницы. У синиц-гаичек настоящий сложный язык, на котором они общаются не только друг с другом, но со всеми птицами в округе – например, оповещают о приближении хищников. Некоторые лирохвосты в Восточной Австралии насвистывают мелодии, которые их предки без малого сто лет назад могли перенять у игравших на флейте поселенцев. И если долго фотографировать лирохвоста, возможно, он включит в свой репертуар и звуки вашего фотоаппарата.

Но есть у птиц и умение, которым мы не обладаем, – разве что в мечтах: они могут летать. Орлы с легкостью ловят восходящие потоки, колибри зависают в воздухе, перепелки взлетают так стремительно, что заходится сердце. Траектории птичьих полетов связывают планету сотней миллиардов нитей: от дерева к дереву, от континента к континенту. Птицам мир никогда не казался огромным. Вырастив потомство, стриж около года проводит в воздухе – сперва летит в Центральную и Западную Африку, потом обратно в Европу, ест, спит, линяет на лету, не приземляясь. Молодые альбатросы целых десять лет проводят над открытым океаном, прежде чем вернуться на сушу высиживать птенцов. Ученые зафиксировали случай, когда малый веретенник за девять дней без остановок преодолел 11 690 километров от Аляски до Новой Зеландии; пересекая Мексиканский залив, краснозобый колибри теряет до трети своего и без того невеликого веса. Исландский песочник, вид небольших береговых птиц, ежегодно летает с Огненной Земли в канадскую Арктику и обратно; один песочник-долгожитель, названный «В95» (по кольцу на лапке), пролетел больше километров, чем расстояние между Землей и Луной.

Впрочем, есть одно важное свойство, которым обладают люди в отличие от птиц: способность влиять на окружающую среду. Птицы не выступают в защиту болот, не регулируют рыболовный промысел, не устанавливают в гнездах кондиционеры. У них есть лишь инстинкты да физические возможности, дарованные эволюцией. И то, и другое служило им верой и правдой очень долго, на сто пятьдесят миллионов лет больше, чем люди обитают на Земле. Теперь же люди меняют планету – поверхность, климат, океаны – так стремительно, что птицы не успевают адаптироваться. Вороны и чайки благополучно кормятся на наших свалках, дрозды и коровьи трупиалы – на пастбищах для скота, малиновки и бюльбюли – в городских парках. Но будущее большинства видов птиц зависит от нашей решимости сохранить их. Стоят ли они наших стараний?

Понятие «ценность» в эпоху позднего антропоцена относится преимущественно к ценности экономической, пользы для человека. В этом смысле многие виды диких птиц полезны: ведь их можно есть. Некоторые из них, в свою очередь, истребляют вредных насекомых и грызунов. Многие выполняют важные функции: опыляют растения, переносят семена, служат источником пищи для млекопитающих хищников – в экосистемах, поддерживать которые в первозданном состоянии нам выгодно, поскольку они привлекают туристов и поглощают углерод. Вам наверняка не раз доводилось слышать аргумент, что популяция птиц, как та канарейка в шахте, служит важным показателем экологического благополучия. Но так ли обязательно дожидаться, пока птицы исчезнут, чтобы понять, что болото отравлено, лес вырублен и сожжен дотла, а рыбный промысел загублен? Как ни прискорбно, но сами по себе дикие птицы никогда не будут играть сколь-нибудь важную роль в экономике. Они так и норовят склевать нашу чернику.

Зато популяция птиц служит бесспорным показателем состояния здоровья наших моральных ценностей. Одна из причин, по которой дикие птицы важны – обязаны быть важны для нас, – заключается в том, что они наша последняя и лучшая связь с природой: ведь та постепенно исчезает. Птицы – наиболее характерные и многочисленные представители той Земли, которая существовала до нашего на ней появления. У них общие предки с самыми крупными млекопитающими, которые когда-либо водились на свете: зяблик у вас за окном – не кто иной, как крошечный, идеально адаптировавшийся динозаврик. Утка на пруду возле вашего дома крякает и выглядит практически так же, как и двадцать миллионов лет назад, в эпоху миоцена, когда на планете царили птицы. В мире, который с каждым днем становится все более искусственным, где небо заполонили дроны, лишенные оперенья, а в смартфонах обитают «Энгри бёрдс», казалось бы, нет никакой сколь-нибудь разумной нужды заботиться о былых властелинах царства природы. Но стоит ли все сводить к экономической целесообразности? Отрекшись от престола, король Лир просит двух старших дочерей не лишать его остатков былого величия. Дочери отвечают, что не видят в этом нужды, и старик взрывается: «Нельзя судить, что нужно. Жалкий нищий // сверх нужного имеет что-нибудь» ^[8]. Обречь птиц на небытие – значит забыть, чьи мы дети.