Утопая в беспредельном депрессняке - Майкл О'Двайер Страница 76

— Да. А ты никогда не задумывался над тем, что ощущаешь, лишая кого-нибудь жизни? Нет? Тогда я, может быть, действительно ненормальный.

— Тебя следовало бы пристрелить, как бешеную собаку.

— Когда-нибудь кто-нибудь пристрелит. Я очень на это надеюсь. Это будет самым острым из всех отпущенных мне ощущений. Чувствовать собственную смерть во всех ее захватывающих деталях.

— Почему бы тебе в таком случае не оказать человечеству услугу и не покончить с собой?

— Потому что сначала я должен убить тебя.

О боже, опять он за старое.

— Зачем?

— Потому что я хочу, чтобы ты, когда я умру, встретил меня на том свете.

Господи помилуй!

Экзамены прошли без каких-либо чрезвычайных происшествий, чего никак нельзя было сказать о нашей домашней жизни. Благодаря усилиям Марка и Ребекки я должен был стать дядей. Дядя Алекс. Мне нравилось, как это звучит.

После того как Марк бросил Ребекку, Хелена уговорила ее вернуться домой. Ее бунт был скорее всего чисто символическим жестом. Свобода или обеспеченная жизнь? Не такой уж трудный выбор для беременной женщины, только что закончившей колледж, не имеющей работы и находящейся на мели.

Пережив первоначальный шок, Винсент и Хелена готовились стать дедушкой и бабушкой с таким же нетерпением, с каким утки, истосковавшиеся по воде, бросаются к пруду. Ребекка относилась к своему материнству гораздо спокойнее. Впрочем, ей и не о чем было особенно беспокоиться. Ей отвели в качестве отдельной квартиры весь нижний этаж.

Этим летом мы все — сестра Макмерфи, Ребекка, Бобби и я — очень много времени посвятили обустройству своих жилищ. Все переоборудовалось в соответствии с потребностями Ребекки. Бобби хотел покрасить нашу комнату в черный цвет. Мало того, он и мебель хотел черную. А я предпочитал, чтобы все было белое — и потолок, и стены. И как можно меньше мебели. Мне нравится, когда много пространства.

Мы подрались.

Затем достигли компромисса.

Я получил белые стены и потолок, он свою черную мебель. От ковра на полу мы отказались. У меня был свой шкаф с книгами — Ирвинг, Апдайк, Бёрджесс. У Бобби был шкаф с видеокассетами — Аль Пачино, Де Ниро, Николсон. Кроме того, в мое распоряжение была предоставлена маленькая фотолаборатория. Последние два года Гектор давал мне уроки фотографии, когда у него было время, и мне даже понравилось это дело. У Гектора тоже была своя каморка, он постоянно держал ее на замке и никого туда не пускал.

Никогда.

Чем ближе подходило 10 августа, когда Ребекка, согласно расчетам, должна была родить, тем чаще мне вспоминались мои родители. Эти воспоминания, какими бы они ни были смутными, завладели мной целиком, как и их фотографии. Вечерами я доставал фотографии Виски и Элизабет из сундука и разглядывал их. Я вспоминал, как я спал раньше в этом сундуке в окружении их фантастических миров и как мне было уютно и спокойно. В последнее время я не испытывал ничего подобного. Я уже не мог спать в сундуке — слишком вырос. Я с трудом помещался в нем сидя, скрючившись и прижав колени к подбородку. При этом вместо прежнего спокойствия и уверенности я чувствовал себя несчастным. Когда я перерос сундук, мои проблемы тоже выросли и мне было с ними не справиться. Никогда еще мне не было так одиноко.

Примерно в это же время родители стали сниться мне, причем это были нехорошие сны. Раньше я представлял себе, как они падают навстречу своей смерти, обнявшись, и думал, что они счастливы — хотя бы оттого, что умирают вместе. Но сны тревожили меня, порождали сомнения, я не был уверен, что они теперь вместе, потому что не был больше уверен, а есть ли на самом деле загробная жизнь? Я очень хотел, чтобы они были счастливы и скучали по мне. И больше всего мне хотелось чувствовать уверенность в том, что они оберегают меня.

Но если бы они оберегали меня, как могли произойти со мной все эти злоключения?

Из-за снов мне было только хуже.

Всю жизнь я старался держаться подальше от моря. Я не хотел его видеть и даже плавать не научился. А в снах я был под водой, я тонул, но вместе с тем и не тонул, ловил ртом воздух, но вроде бы и не нуждался в нем. Все это было как-то противоестественно. А перед тем, как проснуться, я всегда видел Виски, стоявшего на краю бездонной пропасти посреди бушующего огня. Перед ним через пустоту был перекинут мост, а на другом его конце стояла Элизабет.

Я видел, как Виски вырывается из огня целый и невредимый и бежит по мосту к Элизабет. А затем вдруг его тело изгибалось и что-то тащило его назад, в огонь. Снова, и снова, и снова он пытался добежать до нее, но всякий раз опять оказывался в огне.

Я просыпался в поту, меня трясло. Я хотел понять, почему мне снится такое. После этого я лежал без сна до тех пор, пока солнечные лучи не начинали пронизывать рассветное небо.