Арбат - Юрий Вигорь Страница 72

— К делу, господа. Я объявлю захватчикам-ресторанщикам ультиматум. И если через сутки они не освободят наш Дом, мы приступим к его очистке сами…

Его слова заглушила волна ликования. Вся Поварская была забита народом, негде было спичке упасть. И случайный зевака, протиснувшийся с тылов Дома актеров, спросил дворника Варфоломея:

— А скажите, любезнейший, что здесь происходит?

— Да фильм про революцию снимают… Репетиция идет, етить твою в качель! — ответил радостно Варфоломей.

И чем больше на улице Поварской появлялось писателей, а надо напомнить, что только в Московской писательской организации их числится три тысячи, тем больше стекалось народу. Интересно было послушать писателей живьем, ибо даже по телевизору нынче не увидишь живого писателя. Писатели не на шутку разошлись, они раздухарились под прикрытием казаков, они обрели как бы второе мужество. Их речи были зажигательны, они говорили о том, что страна живет, как в кошмарном сне…

— Страной правят бесы, бесы на всех уровнях, от олигархов до чиновников Кремля, — вещал поэт Ябстердумский. — Нарушен сам принцип дарвиновского естественного отбора, и вводится намеренно извращенная дарвиновская философия: сильным достается все! Планета — для элиты! Не приватизаторы — не люди, а зомби. У нас болтают о демократии. Это ложь. Никакой демократии не было и нет. Власть, заводы, фабрики, рынки, посты префектов, губернаторов заняли вчерашние коммунисты-предатели, объявившие себя новой элитой.

— Господа! — выкрикнул какой-то мелкий буржуй из толпы. — Это же интеллигентишка-трепач. Вчера по телевидению выступал министр Швыдкой и публично объявил, что интеллигенты погубили Россию. Бейте его!

Но буржую тотчас надавали по шеям, и он растворился в толпе, как обмылок. На бочку из-под кваса взобрался преклонных лет профессор Владимир Грушин и сказал:

— Товарищи! Граждане! Я презираю всех этих нуворишей и олигархов, которые ставят народу в вину, что мы якобы не сумели адаптироваться к рынку, а потому обречены на вымирание. Нам изначально были поставлены неравные условия игры. Все, кто имели доступ к приватизации, — это блатные коммунисты, имевшие коррупционные связи. Дело даже не в том, кто нынче беден, а кто богат. Нас попросту вышвырнули из игры. У нас нынче в стране нет критериев правды. Вспомним декабристов. России всегда был надобен гражданин! Но его нет! Без него не может существовать государство. Сейчас в ранг морали возведена идеология вора: «обогащайтесь!» Но на воровской идеологии прогресс не построишь. Снова вспыхнет классовая борьба, снова произойдет свержение буржуев, и освободительное движение выльется в новую революцию. Так не будем затягивать ее! Россия нам этого не простит.

— Ура Грушину, ура Гриболюбову! — бушевала толпа. — Писателей в правительство! Писателям надо отдать Кремль! Купцова в президенты!

Стукачи и фээсбэшники рыскали в толпе и советовались между собой, стоит ли вызывать «воронки» и грузить эту не в меру разговорившуюся публику.

— А ведь, по сути, они правы, эти писателишки, — сказал вполголоса полковник Плюшкин, — за последние десять лет в стране ничего не изменилось, кроме масштабов разворовывания денег из бюджета, уж мы-то с тобой, братан, всю правду знаем.

— Ну и что, что они говорят правду, — желчно усмехнулся майор Подосиновиков. — На хлеб ее не намажешь. Проворонили девяносто третий год, так теперь кусайте локти. Олигархи нам хоть платят премии по двести долларов, а у этих будешь работать за «совесть», за «офицерскую честь», за «отечество», за «родину», за очередную звезду… Я при коммунистах «запорожец» себе купить не мог, а теперь купил по дешевке «мерс»-семилеток. Нет, нет, грузить их в «воронки» нельзя, товарищ полковник. Пусть отшумятся, пусть перебродят, пусть выпустят пар. Главное — дать публике выпустить пар, чтобы в «котлах паровоза» не поднималось давление. Тогда «паровоз» останется на месте, — подытожил он, важно потупясь.

Митинг перерастал уже в некую манифестацию, в толпы писателей влились студенты Литинститута, МГУ, они заполнили Поварскую до самого Нового Арбата и создали громадную пробку машин на президентской трассе. Клаксоны завывали какофонией на разные голоса. Назревал скандал.

— Вот теперь самое время их разгонять, началась цепная реакция, — схватился потными руками за сотовый телефон полковник Плюшкин. Он доложил обстановку в УФСБ, там связались с директором. И поступила команда — толпу не трогать. Было решено на встречу с писателями срочно выехать самому начальнику Управления внутренней политики администрации президента Александру Сергеевичу Кособокину. Это была большая величина.

Александр Сергеевич курировал всю издательскую политику страны, и в том числе, косвенно конечно, должен был курировать писательское стадо, хотя как это осуществлять на деле — ему никто никогда не объяснял. Да и негде было собрать писателей. И что он мог им сказать? Что он как бы отвечает за умонастроение в писательских рядах? Так не было никаких рядов. Не было даже стада, потому что писателям негде было собраться. Они намеренно были поставлены в такие условия, у них намеренно было отобрано все. Чтобы они не могли обсуждать свои творческие планы. Чтобы они утратили чувство локтя коллеги, товарища по перу, чтобы в них вселилась растерянность, вселился страх. И тогда каждый поймет, что, в сущности, — не о чем писать. Можно разве что хохмить. И стране нужны хохмачи, весельчаки, авторы развлекушечных стрелялок, иронических детективов, авторы таких романов, как «Веселые похороны» Людмилы Улицкой. Времени нужны развлекатели и запудриватели мозгов, неспособные пробудить мысль — а что же мы нынче за страна?

Куда мы идем? Не в бездну ли? И ради чего живем? Неужто для того, чтобы клонировать приватизаторов-паразитов, ничего не производящих, живущих арендой? Всех этих Березовских, Абрамовичей, Гусинских, Фельдманов, Гехтов и Муркиных, растащивших Москву и страну? И неужели таков исторический итог Ледового побоища, Куликовской битвы, Полтавского сражения, Бородина, Сталинградской битвы? Такова судьба потомков победителей этих славных сражений? Таково историческое предназначение русского? Татарина? Узбека? Стать пешками в игре комитета трехсот самых богатых в мире евреев, куда не попал Черномырдин только потому, что не еврей. Хотел попасть, но получилось как всегда.

…Кособокин был обычным посткоммунистическим чиновником, так и не сумевшим довести до совершенства искусство открыто врать в глаза. Он служил в Главном управлении внутренней политики пять лет, потому что надо же было где-то служить, что-то зарабатывать на жизнь, у него имелись старые серьезные связи, он был человеком команды. И он должен был уметь лавировать. Он обязан был научиться врать. И он в меру своих способностей врал. Но потом ему было, как говорил Николай Островский, «мучительно больно». И эта боль, к счастью, приходила все реже и реже. Он оттачивал искусство лавирования, он все больше и больше преуспевал в подковерных играх. И все же писателям, именно писателям, ему врать было нелегко, потому что они прекрасно знали, кто он такой, знали всех его заместителей, в том числе бывшего писателя, члена Московской писательской организации, первого заместителя Кособокина — Сергея Александровича Абрамова. Абрамов писал фантастику, и тоже курировал писателей, и тоже как бы отвечал за их умонастроения, но не встречался публично с ними вот уже лет десять. Он боялся выйти с ними на диалог, как боялись этого все шесть коллег Абрамовых, случайных однофамильцев, работавших в администрации президента.