Сказание о Йосте Берлинге - Сельма Лагерлеф Страница 70

А он, уверенный, что гигантская змея поджидает очередную жертву, показал на пустую дорогу, точно увидел на ней кого-то.

Каждый знает, что жизнь иногда подстраивает невероятные совпадения. Тем, кто не верит в такие совпадения, скажу, что кавалеры снарядили свою баржу как раз наутро после той ночи, когда молодая графиня бежала из Борга. Конечно, это удивительно, но еще удивительнее было бы, если бы никто не протянул руку помощи молодой женщине в беде.

Она шла всю ночь и – вот вам еще одно совпадение! – выбрала дорогу, ведущую к паромному причалу. И появилась графиня на берегу как раз в ту минуту, когда кавалеры уже были готовы к отплытию. Подошла к паромщику и стала о чем-то с ним говорить. Одета в простое крестьянское платье, никто ее поначалу не узнал, но кавалеры не могли отвести от нее глаз, настолько знакомой показалась им ее повадка.

Не прошло и несколько минут, как на дороге в клубах пыли показалась большая желтая коляска. Графиня оглянулась и тут же поняла: ее ищут. Эта коляска из Борга. Спрятаться на пароме не удастся – паром зачален, и преследователи тут же ее найдут. Единственный выход – готовящаяся к отплытию тяжело груженная баржа. Она, не думая, взлетела по трапу с криком: «Спрячьте меня, спрячьте, умоляю!», споткнулась и упала. Даже не поглядела, что за люди на борту. И слава богу – если бы увидела, скорее бросилась бы под копыта коней.

Кавалеры попросили ее сохранять спокойствие, убрали сходни и, отталкиваясь шестами, вывели баржу на середину реки, где ее подхватило течением.

И как раз в эту минуту коляска подкатила к причалу. В ней сидели граф Хенрик и графиня Мэрта. Граф побежал к паромщику – не видел ли он графиню? Но поскольку ему было неловко признаваться посторонним, что от него сбежала жена, он решил поставить вопрос более хитроумно.

– Кое-что пропало! – сообщил он.

– Вот как, – сказал паромщик.

– Я же говорю – кое-что пропало. Спрашиваю, не видел ли кто-то кое-что.

– О чем спрашивает господин? Что у него пропало?

– Неважно. Важно, что пропало. Я спрашиваю, не перевозил ли паромщик кое-что через реку сегодня утром.

Ясно, что паромщик никак не мог взять в толк, о чем идет речь, поэтому к разговору подключилась графиня Мэрта. Через минуту она уже знала, где находится то, что пропало у графа Хенрика.

– А что за люди на этих баржах?

– Кавалеры… мы их так называем – кавалеры.

– О! – только и молвила графиня и повернулась к Хенрику: – Что ж, твоя жена в хороших руках. Лучше и желать нельзя. Поворачивай лошадей. Едем домой.

* * *

Конечно, графиня Мэрта решила, что на барже уже начался пир горой. Но она ошибалась. Пока желтый экипаж не скрылся из виду, молодая графиня сидела, сжавшись в комочек, на груде укрытых брезентом железных прутьев и не произнесла ни слова – смотрела, как зачарованная, на удаляющуюся коляску с ее мужем и свекровью.

Конечно, точно сказать нельзя, но, скорее всего, Элизабет впервые заметила, в чье общество угодила, только когда коляска исчезла за песчаным холмом. Она вскочила и стала лихорадочно оглядываться, словно опять собиралась куда-то бежать. Кто-то, кто стоял поближе, схватил ее за руку, и она, бессильно застонав, опустилась на место.

Кавалеры молча смотрели. Они не решались с ней заговорить – молодая женщина была на пороге безумия.

Эти бесшабашные головы никогда ни о чем не думали всерьез, и слово «ответственность» им было почти незнакомо. С них хватило бы и железа, тяжким грузом легшего на их непривычные плечи, а тут еще как с неба свалилась эта юная аристократка, удравшая от своего мужа.

Когда они встречались на зимних пирах, кавалеры смотрели на молодую графиню как на сестренку. Почти у всех у них когда-то были младшие сестры, которых они очень любили.

С младшими сестрами следует обращаться нежно и осторожно, не употреблять грубых слов, не затевать дикие мальчишечьи игры. И если кто-то посторонний посмеет оскорбить или обидеть младшую сестренку, следует броситься на него и отколотить как следует, чтобы неповадно было. Младшая сестра – это святое, она не должна изведать зла, коварства и ненависти.

И графиня Элизабет была для них младшей сестрой, веселой и нежной. Когда она вкладывала свои нежные пальчики в их загрубевшие ладони, им казалось, что она хочет сказать: «Смотри, какая я хрупкая! Но ты мой старший брат, и ты обязан защищать меня и от других, и от себя самого». И, завидев молодую графиню, они сразу становились истинными рыцарями.

А сейчас они с ужасом, едва узнавая, смотрели на нее – похудевшая, изможденная, тонкая жилистая шея, бледное до прозрачности лицо. Наверное, ушиблась где-то – на виске ссадина, а светлые волнистые волосы слиплись от крови. Одежда грязная и мокрая от утренней росы – бедняжка шла всю ночь, – башмаки рваные. У кавалеров зародилось страшное чувство – это не она. Это не графиня Элизабет. У той графини, которую они знали, никогда не было таких дико блуждающих, горячечных глаз.

Их младшую сестренку довели до помешательства. Словно бы неизвестно откуда, из вечного мрака явившаяся чужая душа заняла в этом измученном теле место подлинной – доброй, веселой и ласковой.

Но им не надо утруждать себя размышлениями, как ей помочь, потому что она уверена: это очередной соблазн. Бог испытывает ее. Я среди друзей? И что это значит? Покинуть путь покаяния и искупления? Ну нет.

Она вскакивает и отчаянно кричит, что ей надо немедленно покинуть баржу.

Кавалеры пытаются ее успокоить – ну что вы, графиня, здесь вы в безопасности, успокойтесь. Никто вас не посмеет преследовать.

Нет-нет, не в этом дело. Позвольте мне взять вон ту маленькую лодочку, я догребу до берега и продолжу свои странствия.

Но разве могут они позволить себе ее отпустить – одну, больную и измученную? Что с ней будет? Нет, лучше оставайтесь с нами. Мы, конечно, всего-навсего нищие старики, но обязательно что-нибудь придумаем.

Она заламывает руки и умоляет отпустить ее в таком состоянии. Чтобы вы умерли где-нибудь на дороге? Нет, графиня, такую просьбу мы не можем выполнить.

Йоста Берлинг стоит поодаль и смотрит на воду. Наверное, она не хочет его видеть, думает он. Но вдруг это не так? А если не так, то почему бы… Ему приходит в голову мысль, он поворачивает ее так и эдак, но никаких изъянов не замечает. Если это не так, то почему бы нам не увезти ее с собой в Экебю? Никто же не знает, где она находится. Мы увезем ее с собой, мы, кавалеры, спрячем ее, я уверен, что никто из нас не проговорится. Мы будем заботиться о ней, поклоняться ей, она будет нашей владычицей. Она будет владычицей и дочерью для нас, стариков.

Он никогда не задумывался – а может быть, он просто-напросто влюблен в нее? Впрочем, может быть, и задумывался, но строго-настрого запретил себе эту мысль – это был бы страшный грех. Он не может обладать ею, он точно знает, что ни за что не захочет вовлечь ее в пучину греха. Но в том, чтобы спрятать ее в Экебю, никакого греха нет. Окружим ее теплом, братской любовью, особенно после того, что ей довелось пережить. Пусть живет и радуется жизни… ах, какие мечты, какие счастливые, несбыточные мечты!