Хемлок, или Яды - Габриэль Витткоп Страница 70

В Амбуазском тупике Сент-Круа и Мари-Мадлен снова получили нужные препараты, и, договорившись о необходимости решительных действий, остановились на смеси сублимированной ртути и растительных алкалоидов. Прежде чем перейти к делу, Сент-Круа заставил свою сообщницу подписать два векселя - на двадцать пять и тридцать тысяч ливров, которые аккуратно сложил и спрятал в обитой тисненым сафьяном красной шкатулке. То была своеобразная страховка на случай неудачи, ведь после того как покушение на гражданского наместника на Орлеанской дороге сорвалось, а нанятые маркизой убийцы получили деньги, так и не выполнив своих обязательств, следовало предусмотреть любые неожиданности.

Поступив в услужение к братьям д’Обре, Булыга пообещал мигом все обстряпать. Ему посулили сто пистолей, а если он доведет дело до конца, его будущее можно считать обеспеченным, так что вскоре лакей завоевал полное доверие хозяев и даже начал подавать на стол. Негодяй знал себе цену, а маркиза все еще была недурна собой. Как-то вечером, когда он принес ей секретную записку от Сент-Круа, Мари-Мадлен взглянула на посыльного в косых солнечных лучах и вдруг вспомнила свой давнишний ужас:

«Господин советник не больно-то обрадуется, коли узнает, чем вы тут занимались...»

Она провела рукой по Глазам. Да нет, пустяки, всего-навсего прежний кошмар...

— Ты славный парень, Булыга. Выпей со мной винца...

Сперва Булыга решил, что ослышался, но потом все понял и криво усмехнулся. Мари-Мадлен де Бренвилье опередила события. «Это судьба, - подумала она, - злой рок». Как в античных трагедиях, которые она часто вспоминала. Раз уж так вышло, нужно взять инициативу в свои руки, тем более что у Булыги нет ни заячьей губы, ни копны жирных волос. Мари-Мадлен оказалась во власти лакея, впала в унизительную зависимость, но не отчаивалась, поскольку сама этого хотела, и давнишнему страху недоставало только этого позорного падения. Дабы судьба не ускользнула, как песок сквозь пальцы, необходимо закрепить ее роковым повтором. Мари-Мадлен проревела всю ночь, но с тех пор отбросила уже всякий стыд.

Арманда Юэ была племянницей аптекаря, умела читать и потому ставила маркизе клистиры после исчезновения Дантю. Курносая, смекалистая Арманда со страхом вспоминала случайно подсмотренную ночью сцену, но любопытство пересиливало страх. Она много думала о Дантю, Тибод Гуэн и Бургони, которые вроде бы не собирались никуда уходить, но в один прекрасный день как сквозь землю провалились. Конечно, тут изредка недоплачивали, но местечко ведь было неплохое, работа нетрудная, маркиза каждый день уезжала из дому, а за детьми присматривали две старых служанки да учитель Брианкур - бакалавр богословия с нежнорозовым лицом и приятным голосом, который всегда очень вежливо здоровался со всеми, даже с челядью.

Арманда расставляла духи и кремы на туалетном столике госпожи, когда та вошла в комнатку вся растрепанная, взъерошенная, сжимая в руках обитую синим бархатом шкатулку с серебряными гвоздиками. Шатаясь, Мари-Мадлен шагнула вперед: на лице кровь, глаза горят застывшим металлическим блеском. Арманда молчала - ей уже не впервой доводилось видеть мадам пьяной.

— Ты никогда не видела этой шкатулки, мерзавка? - тягучим голосом начала Мари-Мадлен. - А ведь тут внутри порошок, с его помощью можно отомстить всем врагам... Всем... Врагам... Погоди, мерзавка, я тебе покажу... Порошок наследования... Видишь?... Он помогает сколачивать большие состояния... Получать крупные наследства...

Порошок наследования. При этих словах Арманда вздрогнула, в ту же секунду решив вернуться к родителям. Но одновременно захотелось остаться у маркизы, чтобы узнать, чем все обернется. Не раздеваясь, Мари-Мадлен рухнула на кровать и забылась тяжелым сном. Очнулась она посреди ночи и потребовала настойки цикория.

Арманда смотрела, как госпожа неудержимо утоляет жажду: по лицу растекались румяна, перемешанные с потом и слюной.

— О чем это я давеча врала?.. Ах, да... Молола всякий вздор. Не обращай внимания, Арманда, и постарайся все забыть, - припугнула она.

Горничная кивнула. Пару недель назад мадам уже говорила, что умеет избавляться от тех, кто ей мешает. А в другой раз даже грозилась отравить ее саму...

Мари-Мадлен рассказала о яде мадмуазель Леруа — новенькой, едва знакомой камеристке, и невзрачная, слегка горбатая, очень сдержанная девушка чуть не подавилась. Все вокруг шушукались. Служанки порою замечали в комнате Мари-Мадлен флаконы с белым порошком и подозрительные коробочки, которые она даже не удосуживалась спрятать. Теперь в особняке Бренвилье царила нереальная, абсурдная, туманно-фантасмагорическая атмосфера. Все ожидали необычного, чрезвычайного события - из тех, что изображают только на сцене. Впрочем, после того как генерал-лейтенант полиции де ла Рейни [133]приказал установить фонари и канделябры на окнах для освещения улиц, весь город и так приобрел театральный облик.

— Это великое благодеяние, - сказал Антуан д’Обре, - так же, как и расселение Двора чудес [134]. Такими темпами господин де ла Рейни скоро превратит Париж в самый безопасный город на свете.

Дав задний ход поднесенному ко рту абрикосу, господин Кусте с приличествующей секретарю поспешностью согласился:

— Безусловно, сударь. У всякого города свои гуморы, и нет ничего лучше основательной чистки.

Булыга поставил перед гражданским наместником бокал испанского вина, которым Антуан ежедневно завершал обед. Д’Обре поднес бокал к губам, сделал глоток и тотчас выплюнул.

— Что ты мне подсунул, мерзавец? Неужто отравить меня захотел?.. Взгляните, господин Кусте.

Секретарь перелил пару капель в ложку и заявил, что слышит резкий запах купороса. Свиная кожа на лице гражданского наместника побелела еще сильнее, но Булыга не растерялся: извинившись, проворно выплеснул остатки в пепельницу.

— Пустяки, сударь. Этот шельмец Лакруа, верно, выпил утром лекарства, да и поставил потом свой бокал к чистым.

Клеман де Бренвилье содержал высокую брюнетку Дюфе, которая чудесно играла Селимену. Они ходили за покупками в галерею Пале-Рояль, гуляли по Ла-Рену или пили кофе - новый напиток, который Прокопио деи Колтелли [135]подавал в армянской лавке на сен-жерменской ярмарке. Мари-Мадлен чуть не лопнула от злости. Она не допускала по отношению к себе тех вольностей, которые сама допускала по отношению к другим. Не пасть жертвой интриги было для нее делом чести. Да как они смеют! Она устроила жуткую сцену, разбила целую груду посуды и даже надумала заколоть Дюфе кинжалом. Поведение Клемана в глазах Мари-Мадлен не оправдывали ни ее собственный роман с Сент-Круа, ни мимолетные приключения, ни двухнедельная связь с молодым Брианкуром.