Мелодия во мне - Элисон Винн Скотч Страница 7

Я смотрю на нее непонимающим взглядом. Улыбка медленно сбегает с ее лица.

– Ну это шутка такая. Шутливая реплика мультяшного героя Тони Тигра. Он изображен на всех упаковках с сухим завтраком. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нем.

Всю первую неделю Питер являлся ко мне в палату утром, словно по расписанию, и каждый раз ставил в вазу свежий букет маргариток.

– Это – твои самые любимые, – пояснил он, когда впервые принес маргаритки.

– Неужели? – вполне искренне удивилась я. Странно! Разве могут быть незатейливые маргаритки у кого-то любимым цветком?

– Ну если честно, – тут же колется он, – то маргаритки ты полюбила после того, как я преподнес их тебе на первом свидании. И постепенно у нас это как бы вошло в традицию. Я всегда дарил тебе только маргаритки. Хотя и понимал, что, возможно, в глубине души ты и восклицала в этот момент: «Неужели я не заслуживаю чего-нибудь лучшего?»

Он рассмеялся, но его смех был скорее похож на затянувшуюся икоту.

– Конечно же, мне следовало самому додуматься, что тебе хотелось получить что-то более изысканное, элегантное, нечто такое, что радовало бы глаз не один день. Но ты – это есть ты! Получив букет маргариток, ты лишь сказала, что цветы очень милы и они тебе нравятся. Не стала третировать такого деревенщину, как я, посмевшего явиться на свидание с охапкой дешевых цветов. Словом, я душил тебя маргаритками почти целый год, и в конце концов ты таки их и полюбила уже по-настоящему.

Питер смущенно качает головой.

– Если честно, то на момент нашего знакомства с тобой маргаритки – это были единственные цветы, которые я мог себе тогда позволить.

– А какие цветы были моими любимыми на самом деле? Без обмана? – задаю я свой следующий вопрос, пытаясь мысленно представить себе, как же все было на самом деле. Он мой муж, но пять лет назад был в статусе ухажера, без этой маски безутешной печали на лице, которую он нацепил на себя сейчас. И вот мой кавалер засыпает меня букетами маргариток. Я, тоже на пять лет моложе, еще не догадываюсь о том, что ждет меня впереди. Парень мне явно нравится, коль скоро я позволяю ему душить меня своими маргаритками. Я улыбаюсь. Все довольно мило! Особенно когда не знаешь, что тебя ждет в будущем. Но даже если бы и знала, все равно очень мило! Он промахнулся по части выбора цветов, а я не захотела ставить его в неловкое положение, указывать на опрометчивость и прочее. Что ж, выходит, он мне точно нравился, быть может, я даже была от него без ума. Хотя он ведь такой высоченный… Наверное, приходилось становиться на цыпочки, чтобы поцеловать его. И такой широкоплечий. Пожалуй, если бы он навалился на меня спящую, то с легкостью мог бы и раздавить. Я вдруг почувствовала, что мне приятно пытаться воспроизводить в своей памяти именно такие интимные подробности. А почему бы и нет?

Мой муж! Как-то звучит немного непривычно для моего нынешнего слуха. Непривычна даже сама мысль, что у меня есть муж. Но коль скоро я его любила когда-то, то, вполне возможно, сумею полюбить снова.

Питер сосредоточенно морщит лоб, пытаясь вспомнить, какие же цветы я любила на самом деле.

– Черт! Забыл, как они называются! Кажется, гиацинты. Тебе нравился их аромат. Ты говорила, что они напоминают тебе детство. Постараюсь завтра принести тебе гиацинты. Может, это поможет.

– Может! – вяло откликаюсь я. И мы с надеждой смотрим друг на друга. А вдруг и правда гиацинты сотворят чудо и помогут мне вспомнить все?

Наконец все посетители уходят. Я остаюсь одна. Погружаюсь в сон, но перед этим старательно вспоминаю. Тщетно! Мне нечего вспоминать! Такое впечатление, что я впустую напрягаю некий орган тела, который на самом деле мне не принадлежит. Странное ощущение. Просто фантом какой-то. Именно фантом! Так оно и есть. Но с другой стороны, как я могу сгибать свою ногу, если она не является частью всего остального моего тела? И как можно сжать руку в кулак, если мозг не пошлет соответствующий сигнал в нервные окончания пальцев?

Из телевизионных передач я отдаю предпочтение репортажам Джейми Рэардона. Репортер местной студии новостей, он продолжает держать в курсе последних событий о нашем чудесном спасении телезрителей единственного национального канала, который транслируется в госпитале. Кого-то он мне определенно напоминает. Кого именно, вспомнить не могу, но видеть его лицо мне почему-то всегда приятно. Такое чувство, будто он мой старый добрый приятель… или первая школьная любовь… или даже брат. Он такой сильный, такой надежный… И хотя для меня Джейми – всего лишь изображение на экране, все равно я воспринимаю его как своего друга.

Иногда меня навещает Андерсон, и тогда мы смотрим репортажи Джейми вместе. В сущности, мы чужие друг другу люди, и одновременно не совсем чужие. Молча пялимся на экран, слушаем, как Джейми сообщает телезрителям все новые и новые подробности крушения и нашего удивительного спасения, и они, эти подробности, моментально разлетаются по всему свету. Мы обмениваемся с Андерсоном короткими репликами. Дескать, какое это счастье, что мы остались в живых, и прочее, стараясь не думать в такие мгновения о неприятном. О чувстве вины, которое испытываешь при мысли о том, что вот ты жив, а другие нет. И каково это семьям тех, кто погиб! И конечно, никто из нас не затрагивает самый главный вопрос, который постоянно витает в воздухе. Почему мы? Почему именно мы? Впрочем, пока с нас достаточно и простого осознания того факта, что мы живы. А если возникает потребность в дополнительной информации, то ее с лихвой удовлетворяет Джейми со своими репортажами, пытаясь ответить на те вопросы, которые мы даже не смеем задавать самим себе.

* * *

На пятый день после моего возвращения к жизни в моей палате появились сразу и одновременно доктор Мэчт, моя мать и Питер. Мама инстинктивно хватается за дистанционный пульт и отключает телевизор. Видно, чтобы ничего не мешало предстоящему разговору.

– Нелл! Мы должны кое-что сообщить вам, – начинает доктор Мэчт. За его спиной маячит Питер, и вид у него такой, что краше в гроб кладут. Сегодня он явился без своей обычной бейсболки на голове: лицо осунулось, темные круги залегли под глазами, мертвенная бледность покрывает щеки. Он как-то мгновенно постарел лет на двадцать.

– Вы сами, Нелл, ничего не помните. Само собой! – продолжает доктор. Он замолкает, видно, ищет подходящие слова. Но потом снова начинает говорить, стараясь придать своему голосу максимально нейтральные интонации, которые обычно используют в своих разговорах с пациентами все врачи. – Дело в том, что вы были беременны. И для нас важно, чтобы вы об этом знали.

Мои ресницы стремительно взлетают вверх.

– К сожалению, с учетом всех тех травм, которые вы получили при падении самолета, мы не имели права сохранять вашу беременность и далее. – Доктор Мэчт снова погружается в молчание. – Собственно, у вас почти сразу же после поступления к нам случился выкидыш. Мы не сообщили вам об этом сразу же после того, как вы вышли из комы. Ожидали, когда вы немного окрепнете и придете в себя.