Русь сидящая - Ольга Романова Страница 7

Райцентр Мариинский Посад — он не где-нибудь там. Он рядом с Чебоксарами, километрах в 30. Но в Посаде, конечно, уже совсем другая жизнь: иной у нее смысл, иные звезды светят мариинцам, иное солнце и иная правда разлиты в их мариинской крови.

И городской прокурор Мариинского Посада, опять же, сильно отличился. Накосячил немыслимым, грандиозным образом, так что была назначена комплексная проверка, причем колоссальных масштабов. И тебе республиканская прокуратура, и МВД, и уголовно-исполнительная инспекция, всех, кого могли, туда, в эту проверку включили — чтобы съездить и убить сразу весь район. Расстрелять, через повешение и пожизненно. Тысяча чертей на сундук мертвеца и бутылка рома. Вот как накосячил мариинский городской прокурор.

Проверка прибывает, везде в Посаде жесть, ужас и кошмар, все сотрудники полиции сгоняются и стоят парадно с выпученными глазами по периметру всего, а кто не сгоняется, тот разбежался и прячется от греха подальше, тихо сидит, не отсвечивает.

Вот такое утро случилось в конце мая в Мариинском Посаде. Тепло везде разливается, землей пахнет прогретой, сирень в палисадниках добавляет неги, брачующиеся птички и лягушки вносят сумятицу в размеренный гормональный фон мариинцев — а тут комплексная проверка инфарктного масштаба.

Но, как известно, война войной, а обед по расписанию.

Обед святое. Местный ресторан потребкооперации не без гордости за свой лучший сет усиленного питания ожидает визита высокой делегации.

Авто с начальством отъезжает от районной прокуратуры. Ехать километра три. В машине: начальник следственного управления прокуратуры республики в ранге заместителя прокурора республики, начальник отдела, прокурор района и несчастный проверяемый городской прокурор. Авто выезжает за периметр полицейского оцепления, и за окном начинается мирная жизнь, которой до комплексной проверки совершенно как до фонаря.

Травка свежая, пахучая, зеленеет, цветочки пробиваются, козочки по обочинам пасутся. И лежит на дороге мужик.

Видно, что пьяный. И видно, что ему очень, очень хорошо. Он лежит и улыбается. Он в сознании, но глаза его закрыты. Он как Будда на переходе к самадхи. И все ему по кайфу, даже прокуратура.

Авто с комплексной проверкой тормозит, ибо Будда лежит практически посредине неширокой дороги. И тут главный начальник, заместитель прокурора республики, как заорет на несчастного проверяемого прокурора:

— Да что за … … … твою… … коту … … дивизию! Что у тебя творится! У тебя бухие лежат посреди дороги, днем, в центре твоего сраного города, ты какой на хрен прокурор, на тебя народ вообще плюет!

Городской прокурор потеет и клянется, что сейчас все будет исправлено. Звонит начальнику ОВД, орет, материт, кричит — “Сейчас придешь ко мне в кабинет, фуражку на гвоздь повесишь!”, тот перезванивает, отчитывается — все будет нормально, все исправим, сигнал приняли, выезжаем и более не повторится.

Ладно.

Машина с начальством брезгливо объезжает Будду на пути к самадхи и продолжает свой путь к ресторану потребительской кооперации. Обедают. Проходит час. Едут назад.

Посреди дороги лежит мужик. А рядом с ним лежит баба. В обнимку. Глаза закрыты, улыбается. Козочки пасутся, птички поют, бабочки-капустницы и солнышко, все на своих местах.

Вот же досталось самому молодому прокурору — Федору — за неуместный ржач в авто, побороть который он не мог и не хотел. Тогда он впервые задумался: а нужна ли народу прокуратура?

А нужно, чтобы солнце, травка и баба рядом.

Вот как подумал молодой прокурор Федор, далекий от идей феминизма. Вот так мариинский Будда посеял зерно сомнения в душе Федора, и оно дало всходы, которые уже отставленный прокурор пожинал в зоне для бывших сотрудников, а уж потом по выходу отдавал Федор тому народу свои знания и опыт в порядке благотворительной шефской помощи. Сильно продвинулся Федор по пути к самадхи, но ни феминистом, ни йогом так и не стал. Хотя какие его годы.

Миа

Я ее где-то видела, в какой-то другой ситуации. Пожалуй, если она улыбнется, я вспомню. Но ясное дело — она не улыбнется, она пришла к нам в первый раз. У меня в тумбочке лежат дежурные таблетки, сильные таблетки, иногда нужны, когда вдруг у новенькой слёзы каскадным фонтаном, но, кажется, не в этом случае. Девушка пришла сильная и умная.

Ее зовут Миа. Ну, Миа так Миа, красиво, необычно. И сама красивая так, как я люблю: неброская, стильная, ухоженная, тощая. Лет 30–35. Пожалуй, сразу не определю, кто она такая. Бриллианты нарочито, расчетливо скромные, точечный подбор почти незаметен. Для жены удачливого до времени парня — слишком умна. Для дочки — и возраст не подходит, и недочкинская самостоятельность, и некоторая сухость, почти черствость. У самой проблемы? Тоже вряд ли, у нее хорошие бойцовские замашки и уверенность, о ее собственных проблемах я бы узнала только тогда, когда она оказалась бы в женском изоляторе, чего с такими барышнями почти никогда не происходит. Уж это было бы дело — так уж дело, бланманже с киселем, я бы знала.

— Я не знаю, чем вы могли бы помочь. Наверное, я за советом. У моей подруги посадили мужа, предпринимателя. Все документы у меня с собой.

Понятно. Стало быть, все-таки муж. И не подругин, а твой собственный. Ну как хочешь, пусть будет подругин.

Смотрим документы, слушаем историю. Обычная такая кризисная история: жил-был муж, у него бизнес, причем довольно крупный, сильно перекредитованный. Не смог наш муж вовремя разобраться с одним кредитом, а это был кредит в серьезном банке с государственным участием, где в кредитном управлении работали лучшие друзья мужа; и вдруг банк стал недоговороспособным. Друзья перестали перезванивать. Мужа нашего кабельный завод на Дальнем Востоке, для которого был взят кредит, банк стал медленно, но верно отжимать. А муж вместо того, чтобы отдать заводик банку и перекреститься, оказал сопротивление, и его для сговорчивости пришлось арестовать. Давай, Вася, реструктуризируй долг из тюрьмы, раз такой умный. В общем, завод отобрали, можно было бы Васю и выпускать, но тут уж силовики вцепились. Кто ж его теперь отдаст, когда следствие работало, прокуратура пыхтела, обвинение утверждала, суд аресты продлял, тюремщики зарплату получали, охраняя опасного для общества Васю, — кто ж его отпустит? Да и банку теперь все совершенно монопенисуально и даже фиолетово — что сидит Вася, что не сидит, но с сидящим все же проще, есть гарантия, что не будет Вася попыток делать что-нибудь вернуть.