Аллея всех храбрецов - Станислав Хабаров Страница 7

Солнце косыми лучами проникало сквозь листву в комнату. Женщина одевалась перед зеркалом, дурачилась, разговаривала сама с собой. Натянула чулок, поглядела на себя в зеркало. Зеркало было необычным, высоким и отражало всю её красивую, полураздетую.

– Хорошенькая ножка, полненькая, – сказала она дурашливым голосом, – а коленка тупа.

"Это Славка сказал: ужасно, когда женщина вся тупа, начиная с колен. Но Славка – болтун". Она повернулась перед зеркалом, придавая лицу то наивный, то серьезный вид.

– Я больше так не могу, – произнесла она жалобным голосом, – и хочу в Москву.

"Зачем? Затеряться в большущем городе, не быть у всех на виду, отдохнуть, наконец, от нелепой моды (зимой здесь носили белые, а летом черные чулки)… Чудесное все-таки получилось зеркало. Ведь сколько она просила мужа, но он после работы – выжатый лимон. А почему? Опьянять себя можно по-разному: вином или работой, но всё это – ненормальная жизнь. Она решилась и сама отыскала мастера в дачном посёлке. Презабавного старичка, прозванного "Стаканычем”. Он сделал быстро и недорого взял. И рама для зеркала открыла ей полосу самостоятельности.

Стекло было дорогое, и рама вышла ему подстать. И вот она в зеркале – красивая, улыбающаяся, чуточку грустная и ненужная никому.

Она оглядела другую ногу в чулке и ахнула: поехал. По ноге тянулся заметный светлый след.

– Ин, ты готова? – спросил через окошко муж.

Машина тарахтела за углом.

– Нет и нет, – ответила она.

– Я больше ждать не могу.

– Так поезжай.

– Но я действительно не могу.

– Поезжай, поезжай.

– Пока. Не пей много кофе.

– Кофе – моя единственная радость.

Она наклонила голову, и волосы хлынули блестящим потоком ей на грудь.

– Я больше так не могу, – произнесла она очень печальным голосом.

Затем на цыпочках сходила в соседнюю комнату, достала из шкафа трепещущий чулочный ком, подобрала чулок по цвету, перенесла телефон и, пристроив его на коленях, снова уселась перед зеркалом, закалывала волосы и набрала номер.

– Славочка, не пугайся, это я, – сказала она отчего-то шепотом, – доброе утро. Ты с утра способен на подвиг? Подвези … Причем тут муж? Не хочу с мужем, хочу с тобой… Умница. Жду на повороте. Салют.

Теперь у неё оставалось время одеться, спокойно выпить кофе и посмотреть на спящего Димку, оставляемого на соседку на целый день. Славка приехал весь забинтованный, усадил ее в коляску, заставил каску надеть.

"Хорошо, как она не догадалась? Удастся сберечь прическу". Она говорила вслух:

– Сколько раз я тебя просила: продай свой драндулет.

– Это ты о бинтах? – пытался перекричать ветер Славка. – Так они не от этого. Они от тебя защита. От твоего излучения.

– Молодец, Славочка, умница. Один мне комплименты говоришь.

А Славка кивал, делал бешенные пируэты и нёсся во весь дух.

К проходной они подкатили со звонком. Инга юркнула в одну из дверей, но пока Славка устанавливал мотоцикл, поток входящих закончился.

Народная мудрость гласит: "лучше опоздать на тридцать минут, чем на тридцать секунд". Поэтому Славка торопиться не стал, сказал себе: "не суетись", установил мотоцикл и отправился в дверь рядом, в бюро пропусков, где в особой кабинке был внутренний телефон.

В восемь тридцать на всех этажах КБ зазвонили телефоны. Рабочий день начался. Звонили о разном. Заместителю начальника двадцать пятого отдела Невмывако позвонили из кадров.

– За вами список дежурных в столовую. Не забыли?

Невмывако возмущенно затряс головой. Массу времени отнимают такие невинные с виду звонки.

– Ошибаетесь, мы своё отдежурили.

Ещё звонок.

– Петр Федорыч? Беспокоят из спецотдела. Ваши сотрудники на проверку портфелей не идут.

– Диктуйте: кто?

Так он и знал: теоретики. Кому из нормальных людей придет в голову назвать себя теоретиком? Инженер – хорошо, научный работник хуже, но куда ни шло. Ученый – плохо. Сказать о себе: я – ученый, всё равно, что я – умный и к тому же скромный. А тут пол отдела чуть ли не официально именуются теоретиками.

Снова звонок.

– Двадцать пятый? Это опять насчёт столовой. Что вы, простите за выражение, мозги полощите? Дежурство вам не засчитано. Причём с ним вы у Главного на карандаше. Так что реальный совет вам– мыть шею.

Невмывако вздохнул. Стоило ему остаться одному в отделе – и пошло – поехало. Двадцать пятый был новым отделом в КБ, и Невмывако новым человеком в отделе. Поговаривали, он где-то на чём-то погорел и попросился на горяченькое. Детали, впрочем, никто не знал и не интересовался. Не до этого.

Отделу на первых порах он показался непревзойденным хозяйственным гением. Сменил у расчетчиц грохочущие счётные машинки "Рейнметалл" на электронные, бесшумные. Навел порядок на складе. Его заботами смазали скрипящие отдельские двери и заменили расхлябанный паркет. Он произвел массу мелких реорганизаций, завел журналы отлучек и дежурств. А сам всё это время приглядывался.

Его вмешательство на первых порах в отдельскую жизнь не встречало сопротивления. С ним не спорили, но всякий раз (в этом он убеждался задним числом) поступали по-своему. Он делал вид, что всё идёт своим чередом, и ждал случая.

– Машенька, – попросил он секретаршу, – Вадима Павловича ко мне.

Пока того разыскивали, сунулся было техник со служебной на вход.

– Кому? – удивился Невмывако. – Терехову? Зачем служебная? Он обязан быть на месте.

Вадим Павлович появился через полчаса.

– Искали, Петр Федорович? – улыбался он.