Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ - Текицу Куруматани Страница 7

Однажды ввечеру, выйдя в коридор, я чуть не столкнулся с одним из них. К моему немалому удивлению, он оказался тем самым человеком с мрачным взглядом и мертвенно-бледным лицом, который сунул мне в карман десятитысячную купюру в тот день, когда я только приехал в этот город. Однако он лишь мельком взглянул на меня и ушёл в комнату. Мне показалось, что он меня не узнал. Сам не свой от беспокойства, я сходил за чем-то в лавку по соседству, вернулся и, заходя в свою комнату, услышал из комнаты напротив стон:

— Уу…

Стонал мужчина, причём голосом совершенно жутким. Я прислушался.

— Уу… — снова послышался мучительный стон. Затем кто-то рявкнул:

— А ну тихо!

И всё равно стон раздался снова:

— Ууу…

Казалось, будто боль усилилась. Будто человек что есть сил пытается терпеть, но стон всё равно прорывается сквозь крепко сжатые зубы. Разборка между своими? Пытка? Разделывая требуху, я настороженно прислушивался к доносившимся из комнаты напротив звукам, ожидая развития событий. Но ничего нового не услышал. Немного приоткрыв дверь, я смог услышать лишь такие же отрывистые стоны. Солнце зашло. Скрипнув, открылась дверь.

— Спасибо, сэнсэй, — проговорил кто-то. Затем послышались быстрые шаги по коридору. Некоторое время было тихо, потом я услышал, как уходит кто-то ещё. И почему-то подумал, что вторым уходил тот, мертвенно-бледный.

На следующий день человек с громоподобным голосом снова пришёл в комнату напротив. И снова послышались мучительные стоны, и снова, простившись как вчера, посетитель ушёл. Вечером, когда ушёл Сай, я спустился на первый этаж и в дверях повстречался с девушкой, которая только вошла в дом. Она взглянула на меня, и на лице её отразилось удивление. Я узнал в ней ту, которую видел тогда в «Яблочке». Как и при нашей первой встрече, она не отвернулась. Жгучими глазами посмотрела на меня в упор. Затем прошла по коридору до самого конца, остановилась перед дверью последней комнаты справа, то есть комнаты, расположенной прямо под моей, достала ключ, вставила в замочную скважину, повернула. Затем обернулась и ещё раз взглянула на меня. Одно мгновение мы смотрели друг на друга. Я задрожал всем телом, проклиная себя за то, что дал ей увидеть, как украдкой смотрел на неё сзади. Сердце билось как бешеное.

Начиная с того вечера я стал прислушиваться к звукам, доносившимся из комнаты внизу, к голосу ребёнка. Насколько я понял, это был мальчик. Время от времени мне казалось, что он поёт.

Дни шли, и я невольно, а то и против воли стал узнавать всё больше о людях, сокрывшихся от мира в этом обветшалом доме. На первом этаже жила женщина, на вид служащая фирмы, и пожилые мужчина с женщиной, неизвестно чем зарабатывавшие себе на жизнь, похоже супруги. Кроме того, мне то и дело встречались загадочные личности, приходившие к кому-то из жильцов. Разумеется, все эти люди в свою очередь смотрели на меня — это тоже было неизбежно, и когда тебя раз за разом у лестницы приветствуют при встрече взглядом, рано или поздно приходится хотя бы слегка поклониться в ответ — насколько бы я ни считал себя отшельником, что-то в этих встречах не оставляло мне другого выхода. Из такого рода мелочей мы составляли друг о друге представление — безошибочное — и, не произнеся при этом ни единого слова, как-то само собой понимали и признавали друг друга.

Я сразу вычислил мальчика, голос которого доносился снизу. На вид ему было лет шесть-семь, черты лица были ясными, но глаза смотрели слишком мрачновато для ребёнка его возраста. Впервые я увидел его с ранцем за плечами, когда он вернулся из школы. Ничего особенного между нами не произошло. Во второй раз я увидел его в переулке возле дома, он был один и рисовал что-то на асфальте, и когда я проходил мимо, сказал:

— Чтоб не наступал, понял?

И посмотрел мне в глаза. Тогда я увидел его глаза впервые. И уверился в том, что именно его голос доносится снизу. Но также почувствовал, что сыном той девушки он быть не может. Но и на брата с сестрой они не походили.

Однажды вечером, закончив работу, я отправился помыться в общую баню и на обратном пути подошёл к торговому автомату купить спиртного. Вдруг позади меня раздался голос:

— Мужчина, а мужчина! Не хотите ли поразвлечься?

Обернувшись, я увидел дворовую принцессу — одну из женщин, которые простаивали вечерами возле перекрёстков и зазывали прохожих. Присмотревшись в полумраке, я понял, что передо мной женщина из соседней комнаты. Очевидно, она тоже узнала меня.

— А, чтоб тебя черти взяли… — проговорила она и пригвоздила меня глазами. Я внимательно смотрел на неё, словно ожидая чего-то, как вдруг она процедила: «Чего выпялился?» и шагнула ко мне. Мгновенно почувствовав опасность, я увернулся от неё и быстрым шагом направился к дому. В ту ночь она домой не вернулась. Но соседняя комната, бывало, пустовала ночами и раньше. На следующий день довольно рано вечером я услышал скрип раскрывшейся двери, затем голоса бесстыдно резвившейся пары. Закончив дело, оба ушли. Уже в полночь они появились снова. Однако, прислушавшись к доносившимся из-за стены голосам, я понял, что пара была другая.

Это продолжалось дня три-четыре. Однажды вечером, поняв по звукам, что они уходят, я нарочно вышел в коридор и к своему удивлению увидел совершенно незнакомую мне пару. Они стояли в коридоре. Женщина мельком взглянула на меня. Мужчина тоже посмотрел, но сразу отвёл глаза. Из этого я заключил, что соседнюю комнату снимали дворовые принцессы, чтобы было куда привести мужчин.

Я стал прислушиваться повнимательнее и понял, что действительно в соседнюю комнату мужчин приводила не одна, а по очереди две или три женщины. Все они прожили не меньше полувека, и у всех были растрёпанные поредевшие волосы. Но мужчины, которых они приводили, были ничем не лучше — это был видавший виды люд, очевидно из бездомных подёнщиков. Одна пара каждый раз, обнявшись и смеясь, валилась на футон, однако после этого воцарялась мёртвая тишина, а через некоторое время оба грустно запевали приглушёнными голосами то ли сутру, то ли заклинание: «оцутаигана, уротанриримо, оникутагиная, коцунатигухи…» [15]Женщины были ещё те, но и мужчины, которых они приводили, были жалкими созданиями. И в их голосах было что-то столь чудовищное, что взволновало бы до глубины души любого.

Хозяйка «Игая», которую в закусочной звали «тётушка Сэйко», наверняка знала все углы да закоулки этой разыгрывавшейся во мраке трагедии и сделала своё душераздирающее признание, понимая, что рано или поздно её ненавистное прошлое дойдёт и до моих ушей. Демон её прошлого — те красные хай-хилы — слились в моём сердце с заклинанием тщетно ищущей покоя старой шалавы из соседней комнаты, и от этого неожиданное признание с каждым днём всё глубже впивалось смертельным ядом в мой мозг.

Тётушка Сэйко стала то и дело наведываться ко мне, каждый раз говоря, что зашла по дороге с рынка. Она приносила мне сладости или фрукты, усаживалась в моей неотапливаемой комнате и смотрела, как я работаю. Почти всегда она съедала один из принесённых в качестве гостинца мандаринов, выкуривала сигарету и уходила, но я при этом упорно хранил молчание, а она лишь поглядывала на ряд пустых бутылок, которые я купил в торговом автомате, и приговаривала что-нибудь вроде «пьёшь ты много…», но серьёзных разговоров не заводила. Разумеется, она прекрасно знала, чем объяснялось количество бутылок — на ту сумму, которую она мне платила, позволить себе пойти в кабак, как все, я никак не мог. Но угостить меня кружкой у себя в закусочной она тоже не предлагала, да я бы и сам не пошёл.