Мистер Ми - Эндрю Круми Страница 7

Они встретились совершенно случайно, как всегда бывает с подобными людьми. Один из них сидел на скамейке и читал книгу, другой, проходя мимо и заметив, что ему предоставляется возможность немного отдохнуть, а может быть, и с приятностью побеседовать, решил сесть рядом. Дело было весной 1761 года, и в Париже стояла тихая теплая погода.

Для двух благовоспитанных людей было бы невежливо не обменяться хотя бы кивками, но после этого толстый коротышка, похожий на вечного студента юридического факультета, готовящегося в пятнадцатый раз сдавать экзамен, опять углубился в свою книгу; его сосед по скамейке, в противоположность ему — высокий и худой, наблюдал за птицами, суетящимися под навесом крыши стоявшего неподалеку дома. Наконец ему надоело пренебрежение соседа, и он заметил:

— Я считаю, что некоторые птицы выводятся из огня.

Толстяк, не поднимая глаз от страниц своей книжки, ответил:

— Вы, видимо, имеете в виду сказочную птицу феникс, сударь?

— Разумеется.

Опять наступило молчание, и если бы оно продолжилось еще хотя бы минуту, возможно, что между этими людьми так и не возникли дружеские отношения. Но тут высокий человек сказал:

— А может быть, я имел в виду саламандру?

Толстяк отрицательно мотнул головой:

— Саламандра — амфибия, а не птица, сударь, и поверье, что она рождается в огне, — такой же миф, как и сказка о птице фениксе.

— Вы совершенно правы, — поспешно согласился высокий, которому было нечего читать и хотелось поговорить. — Но, кажется, в некоторых ученых кругах утверждают, что сам огонь можно считать разновидностью живого организма.

Тут толстяк опустил книгу и повернулся к своему соседу, который протянул ему руку и представился:

— Господин Ферран к вашим услугам, сударь.

Коротышка пожал ему руку и в свою очередь представился:

— Господин Минар, мой достойный друг.

Эти два человека, если не считать внешности, имели много общего. Минар действительно много раз проваливался на экзамене по юриспруденции, а надежды Феррана на получение духовного сана рухнули в результате сплетни, которая, хотя и была совершенно беспочвенна, похоронила все его шансы на духовную карьеру. Он сумел получить должность писца в церковном колледже; Минар занимал столь же скромное положение в управлении Академии наук. Оба были переписчиками, оба недавно потеряли работу и в поисках новой существовали на случайно перепадавшие заказы. Уже одно это совпадение убедило их, что им следует подружиться, ведь они и так потратили много лет впустую, не подозревая о существовании друг друга.

В первой же беседе они выяснили, что оба увлекаются философией, оба предпочитают всем кушаньям жареную утку и оба любят играть в шахматы. Таким образом, их вкусы во всех основных направлениях полностью совпадали. Поскольку ни у того, ни у другого пока не было жены (хотя обоим было за сорок), ничто не помешает им встречаться и играть в шахматы сколько душе угодно в излюбленных ими кафе. Вскоре эти встречи стали их главным занятием. Любимым местом встреч стало кафе «Магри». Ферран выразил мнение, что «Режанс» всегда переполнен сомнительной публикой, собиравшейся посмотреть показательные турниры.

— Вы совершенно правы, сударь, — согласился Минар, размышляя над очередным ходом противника, угрожавшего конем сразу двум его фигурам.

Их шахматные партии, так же как и их первая встреча на скамейке, которая в какой-то мере задала тон их дружбе, протекали в одном ключе: Минар подолгу размышлял над каждым ходом, а Ферран, возвышавшийся над столом, как колокольня, делал ходы, не задумываясь, и поминутно прерывал игру, высказывая разнообразные приходившие ему в голову соображения. Минар обычно отвечал на его реплики «Угу!», звучавшим по-разному в зависимости от серьезности положения на доске. Ферран выигрывал не больше половины партий, но если проигрывал, то чаще всего из-за какой-нибудь глупой ошибки, и Минар подозревал, что друг проигрывает ему нарочно, из дружеских чувств, которые он в данном случае совсем не одобрял.

Прошло три или четыре недели после их первой встречи, но они знали друг о друге не больше, чем выяснили во время первого разговора на скамейке. Они были уверены, что столь близки по своим взглядам, что допытываться о подробностях будет равносильно копанию в самом себе, а это они считали очень опасной привычкой.

— Господин Минар, — сказал его оппонент во время очередной шахматной партии, после того как Минар убрал ферзя из опасной клетки.

— Что, господин Ферран?

Ферран рассматривал образовавшуюся на доске позицию с таким видом, будто вынужденный ход Минара явился для него полной неожиданностью.