Я была женой Нагиева - Алиса Шер Страница 7

В первую же ночь, когда мы с сыном вернулись из роддома, первым на крик, естественно, проснулся папа. Даже вспомнить страшно, как я тогда испугалась. Шепчу: «Скорую! Срочно! Дима, он умирает!» Я, конечно, слышала, что дети плачут по ночам, но про то, что и мой ребёнок не отличается от остальных, я тогда узнала впервые. Потому что до этого спала как убитая.

Сейчас я понимаю, что на месте Димы сошла бы с ума и давным-давно сбежала. А он стирал пелёнки, ведь никаких памперсов в то время ещё не продавалось, и возил Кирилла ночами по квартире в коляске, держа в свободной руке какой-нибудь учебник.

Но бессонные ночи — это ещё не всё: после рождения Кирилла наше материальное положение, и так не блестящее, соответственно, ухудшилось. Мы жили на деньги родителей и абсолютно ничего не могли себе позволить. Вкус сыра и колбасы мы забыли. А Дима и позже всю нашу совместную жизнь, открывая холодильник, по привычке спрашивал: «А это можно съесть?» — всяческие вкусные и полезные продукты в первые годы, естественно, покупались только ребёнку.

* * *

С деньгами нужно было что-то делать. Работу искали везде. Но устроиться куда-то оказалось очень сложно.

Как-то в пик нашего безденежья к Диме, ожидавшему меня в Катькином садике, подсела красивая женщина. Они разговорились о жизни, о том о сём… А потом она спрашивает:

— Не хочешь поработать?

— А что за работа?

— Да здесь, рядом. Пойдём, посмотришь. Работа не пыльная…

— Я, — говорит Дима, — учусь в Театральном институте.

А она ласково улыбается:

— Ну что ж, практически по профессии.

Там, куда она его привела, снимались первые отечественные порнофильмы. Дима по моральным соображениям отказался, но ужасно страдал, потому что эта работа могла кардинальным образом повлиять на наш семейный бюджет. Не знаю, правильно ли он поступил. И дело, разумеется, не в деньгах, а в том, что мировой порнографический кинематограф в связи с его отказом очень многое потерял.

В конце концов Димина сестра, открыв собственное кафе, предложила ему заняться торговлей бутербродами. Торговал он ими не где-нибудь, а на Дворцовом мосту… Торговля шла довольно бойко, учитывая Димины внешние данные, обаяние и умение без мыла… ну да ладно.

Позволю себе напомнить, что такое 1989 год. С одной стороны — карточная система, а с другой — расцвет малиновых пиджаков, которые «деньги куют». Большинство не знает, на что бензин купить, а по городу уже вовсю катаются иномарки.

— Ты представляешь, — рассказывал Дима, — приехала девица на «Порше», припарковалась, пересела в другую иномарку к подъехавшим мужчинам, свою оставила и укатила. А через некоторое время вернулась, смотрит на меня и говорит:

«А ты, красавчик, всё ещё стоишь здесь со своими бутербродами?» Я просто вижу, как Дима в ответ посмотрел на неё своим масленым взглядом. (Есть у него специальный мартовский взгляд, совершенно потрясающий: смерть мухам и проституткам!) И эта девица скупила у него все бутерброды и предложила прокатиться.

Не знаю, поехал он или нет. Хотя думаю, что всё-таки поехал.

Кстати, через много лет, когда Дима уже стал ведущим программы «Окна», его на улице окликнула скромно одетая женщина. Оказывается, та самая. Попалась на валюте, отсидела. И где теперь её шикарная машина, «Мальборо» и норковые стельки?

Да, у нас не было денег. Но зато — какой простор для мечтаний! Я всегда мечтала о том, чтобы Дима стал известным и популярным. Сейчас я мечтаю о том, что он пойдёт по каннской лестнице или получит Оскара, нет, я просто уверена, что так и будет!

* * *

Возвращаемся в наш довольно голодный период. Моя мама нашла мне работу. Чтобы на неё устроиться, при наличии диплома о высшем гуманитарном и экономическом образовании мне пришлось ещё закончить и курсы секретарей-машинисток. Итак, благодаря новой «корочке» и длинным ногам (именно такой размер полагалось иметь секретаршам генеральных директоров расплодившихся фирм) я получила работу в офисе крупного строительного концерна.

Выдержала я это издевательство ровно два месяца. До сих пор я вспоминаю о них с содроганием. Подъём в 8 утра, полгорода под землёй, ровно в 9 часов — успеть сесть за свой стол, с тем чтобы до шести ковырять в носу. А чем еще, по-вашему, должен заниматься секретарь такого большого директора? В первой половине дня мой начальник никогда не появлялся в офисе — по утрам он посещал теннисный корт. Что не мешало ему в девять ноль одну перекладывать ракетку в левую руку и делать контрольный звонок — проверить, на рабочем ли я уже месте. После корта — английский язык и посещения улиц, указанных в толстом ежедневнике.

В те редкие времена, когда «Ситроен» Прокофьича тормозил у офиса, мне полагалось варить начальнику кофе, а главное — предугадывать его внезапные перемещения и распахивать двери кабинета. И не то чтобы там были какие-то сложные замки, а просто — нажать две ручки: поочередно открыть сначала одну дверь, а затем другую. Мы оба при этом выглядели как два идиота. Но в те дивные времена все думали, что именно таки полагается. Выходил он, впрочем, самостоятельно. Слава богу.

Естественно, целый день я мечтала о том вожделенном «часе пик», когда я освобожу офис от своего присутствия. Все мои поползновения приблизить это время пресекались на корню: даже без одной минуты шесть, когда я выкладывала на огромный стол подготовленные документы и спрашивала, нельзя ли мне пойти домой, Прокофьич демонстративно смотрел на часы и неизменно отвечал: «Еще семнадцать пятьдесят девять, рабочий день не закончен». В общем, гадость.

В результате я благополучно оттуда уволилась. (Мне даже не соизволили выплатить обещанных денег.) В скором времени империя Прокофьича развалилась, «Ситроен» был продан, а сам «венценосный» голым и босым пошел по миру. Банальный сценарий эпохи.

Мы тоже пытались соответствовать времени. После неудачной попытки умерить свои амбиции до должности кофеварки и швейцара мы с Димой организовали общество с ограниченной ответственностью, придумав ему романтическое название «Сезон надежд». Дима стал генеральным директором, я — главным бухгалтером, а вместе с нами в эту историю вписались Хоронько, Владовский и Сазонов. Надежды юношей питают. Мы арендовали 40 метров помещения, нашли спонсора, кинувшего на наш счёт миллион, и благополучно его потратили: купили лампу, искусственные цветы, один раз съездили на гастроли, организовали три банкета. После чего благополучно развалились.

* * *

После окончания института Диму пригласили в театр, который работал во Франкфурте-на-Майне. Спектакли ставили на немецком языке. Я помню, как мы вместе разучивали тексты, не зная ни одного слова по-немецки. Спасала Димина стопроцентная память. Так Дима стал выезжать за границу.

И именно тогда он впервые всерьёз увлёкся другой женщиной. Его пассия играла главные роли в их театре. Ещё бы, ведь она была красавицей-брюнеткой (её длинный волос я как-то вытащила из Диминых трусов), к тому же весьма искушенной в сексуальный утехах (всё-таки трусы — не пиджак!). Новая страсть, конечно, захватила Диму. А для меня, чувствующей его на любом расстоянии, это было настоящим кошмаром. Я просыпалась ночью от того, что физически ощущала — он спит с другой. В 6 утра я выходила из дома. Бродила по улицам. Пыталась его караулить. Полное помешательство.