Аня с острова Принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери Страница 7

Кингспорт — своеобразный старый городок, погруженный в воспоминания о былых днях колониального правления и окутанный атмосферой прошлого, словно очаровательная пожилая дама в нарядах, сшитых по моде времен ее давно минувшей юности. То тут, то там появляются ростки современности, но душа городка остается нетронутой. Он полон любопытных реликвий и окружен романтическим ореолом благодаря множеству связанных со здешними местами легенд и преданий. Некогда это был просто один из фортов на границе продвижения европейских переселенцев вглубь материка, и набеги индейцев в те дни не давали скучать белым колонистам. Позднее городок вырос настолько, что сделался яблоком раздора для британцев и французов; он не раз переходил из рук в руки, и каждый очередной период оккупации оставлял неизгладимый след в его облике.

Посреди городского парка возвышается башня из резного камня, испещренная автографами туристов, на холмах за городом можно видеть развалины старинной французской крепости, а на площадях еще стоят несколько отслуживших свой век пушек. Есть здесь и другие достопримечательности, которые могут привлечь любителей истории, но нет в Кинге-порте места более необычного и очаровательного, чем расположенное в самом сердце городка старое кладбище Сент-Джон, с двух сторон от которого протянулись тихие улочки, застроенные старинными особняками, а с двух других — шумные, кипящие жизнью современные улицы. На этом кладбище ощущает трепет собственнической гордости каждый житель Кингспорта, являющийся хоть в какой-то мере человеком с претензиями, ибо в этом случае он имеет похороненного здесь предка, все основные факты биографии которого изложены на какой-нибудь странной кривой каменной плите, стоящей в головах могилы или покрывающей ее. По большей части эти надгробия не могут похвастаться тем, что их создатели приложили к ним особое искусство или мастерство. В основном это обыкновенные грубо обтесанные бурые или серые камни, кое-какие декоративное излишества заметны в редких случаях. Так, некоторые плиты украшены изображением черепа со скрещенными костями, и эта пугающая эмблема порой соседствует с головкой херувима. Многие надгробия опрокинуты или разбиты, почти все изгрызаны безжалостным зубом времени, так что некоторые надписи оказались полностью стерты, а другие можно разобрать лишь с большим трудом. На кладбище тесно от надгробий и тенисто от окружающих и пересекающих его ровными рядами ив и вязов, под сенью которых спят вечным сном без сновидений обитатели могил, убаюканные шепотом ветров и шелестом листвы и совершенно не волнуемые шумом оживленного дорожного движения, доносящегося прямо из-за ограды.

Первую из прогулок на кладбище Сент-Джон Аня предприняла уже на следующий день после приезда в Кингспорт. С утра они с Присиллой побывали в Редмонде и зарегистрировались в качестве студенток, после чего делать в этот день было совершенно нечего. Девочки с радостью покинули не внушавшую оптимизма толпу незнакомцев и незнакомок, по большей части имевших довольно принужденный вид и словно не вполне уверенных, что их место здесь.

Первокурсницы стояли разрозненными группками по двое или по трое, искоса поглядывая друг на друга; первокурсники, лучше осведомленные об университетской жизни и более заносчивые, сбились в кучу на широкой парадной лестнице, откуда во всю силу юных легких кричали песни, что представляло собой некий вызов их традиционным врагам — второкурсникам, несколько из которых прохаживалось поодаль с высокомерным видом, едва скрывая презрение к желторотым юнцам на лестнице. Гилберта и Чарли нигде не было видно.

— И не думала, что наступит день, когда мне будет приятно увидеть кого-нибудь из Слоанов, — сказала Присилла, когда они проходили по территории университета, — но сегодня я обрадовалась бы, почти до самозабвения, даже выпученным глазам Чарли. Ведь это все же знакомые глаза.

— Ах, — вздохнула Аня. — Не могу описать, что я чувствовала, пока стояла там, ожидая своей очереди быть внесенной в списки. Я казалась себе такой незначительной — словно самая крошечная капля в самом огромном ведре. И если тяжело чувствовать себя незначительной, то уже совсем невыносимо, когда твою душу разъедает сознание того, что ты никогда не будешь… никогда не сможешь быть никакой иной, кроме как незначительной. Именно это я и чувствовала — как будто меня нельзя разглядеть невооруженным глазом и кое-кто из этих второкурсников вполне может, не заметив, наступить на меня. И я знала, что в этом случае бесславно сойду в могилу — «неоплаканной, непочтенной и невоспетой» [11].

— Подожди годик, — утешила Присилла, — тогда мы будем производить впечатление таких же скучающих и умудренных опытом, как все эти второкурсники. Без сомнения, очень неприятно чувствовать себя незначительной, но, думаю, это все же лучше, чем ощущать себя такой большой и неуклюжей, словно заполняешь своей особой весь Редмонд. А именно такое чувство было у меня — вероятно потому, что я на добрых два дюйма выше любого в этой толпе. Уж я-то не боялась, что какой-нибудь второкурсник наступит на меня; я боялась, как бы меня не приняли за слона или за образчик перекормленной картофелем «островитянки» [12].

— Мне кажется, мы не можем простить большому Редмонду того, что он не маленькая учительская семинария. И в этом все дело, — сказала Аня, собирая лоскуты своей прежней оптимистической философии, дабы прикрыть наготу духа. — Когда мы покидали семинарию, мы всех там знали и было у нас среди них свое собственное место. И я думаю, мы, сами того не сознавая, ожидали, что в Редмонде нас ждет продолжение той жизни, какую мы вели в семинарии, а теперь чувствуем себя так, словно почва ускользает у нас из-под ног. Я очень рада, что ни миссис Линд, ни миссис Райд не знают и никогда не узнают о моем нынешнем душевном состоянии. Они с торжеством воскликнули бы: «Я же тебе говорила!» — в полной уверенности, что это «начало конца». Тогда как на самом деле это конец начала.