Покрашенный дом - Джон Гришэм Страница 7

Реальный доход имели лишь те фермеры, которые сами владели землей. Арендаторы, такие как мы, стремились хотя бы уравнять расходы с доходами. В самом скверном положении находились издольщики: они были обречены на вечную бедность.

Целью отца было заполучить во владение сорок акров земли, свободной от долгов и закладных. Мама о своих мечтах никогда не распространялась, прятала их, чтобы делиться только со мной - по мере моего взросления. Но я уже знал, что она очень хотела навсегда забыть о сельской жизни и твердо намеревалась сделать все, чтобы я не стал фермером. К тому времени, когда мне исполнилось семь, она и меня заставила уверовать в это.

Когда она убедилась, что мексиканцы устроились нормально, то послала меня разыскать отца. Было поздно, солнце уже скатывалось за деревья, что росли по берегам Сент-Франсис-Ривер, так что ему уже пора было в последний раз завесить мешок с собранным хлопком и закругляться на сегодня.

Я шел босиком по вытоптанной тропе между двумя хлопковыми полями, высматривая отца. Почва здесь была черная, плодородная. Отличная почва была в дельте Арканзаса, и урожаи она давала богатые, чего было вполне достаточно, чтобы навсегда привязать к себе. Впереди я завидел прицеп и понял, что отец движется к нему.

Джесси Чандлер был старшим сыном Паппи и Бабки. Его младшему брату Рики было девятнадцать - он сейчас воевал где-то в Корее. Еще у них были две сестры, но те сбежали с фермы, едва закончив среднюю школу.

А мой отец не сбежал. Он был твердо намерен стать фермером, как его отец и дед, вот только он хотел стать первым Чандлером - владельцем своей собственной земли. Не знаю, думал ли он хоть когда-нибудь о том, чтобы попробовать жить подальше от хлопковых полей. Как и мой дед, он здорово играл в бейсбол, и я был почти уверен, что в какой-то момент своей жизни он даже мечтал о славе игрока первой лиги. Но в 1944 году под Анцио, в Италии, он получил немецкую пулю в бедро, так что бейсбольная карьера ему больше не светила.

Он двигался, чуть прихрамывая, но хромают обычно почти все, кто вкатывает на хлопковых полях.

Я остановился возле прицепа - он был почти пуст. Он стоял на узкой дорожке между полей в ожидании, когда его заполнят. Я забрался в него. Вокруг, со всех сторон, были сплошные зеленые и коричневые стебли, они простирались до самых деревьев, что росли по границе нашего поля. А на верхушках стеблей пышными белыми шарами торчал из раскрывшихся коробочек хлопок. Хлопок совсем созрел и был готов к сбору, так что когда я отступил на задок прицепа и оглянулся вокруг, то увидел настоящий океан белого цвета. На полях было совсем тихо - ни голосов, ни тракторов, ни машин на дороге. В эту минуту, стоя на прицепе, я, кажется, понял, почему мой отец так хотел быть фермером.

На таком расстоянии я едва мог разглядеть его старую соломенную шляпу - он продолжал двигаться между рядами хлопковых стеблей. Я спрыгнул с прицепа и поспешил к нему. Уже наступали сумерки, и в междурядьях было совсем темно. В этом году солнце и дожди словно договорились о сотрудничестве, так что все листья были широкие и толстые и плотно переплетались между собой, а сейчас здорово мешали мне передвигаться.

– Это ты, Люк? - спросил отец еще издали, прекрасно зная, что никто другой сюда за ним не явится.

– Так точно, сэр! - ответил я, двигаясь на его голос. - Мама сказала, пора закругляться!

– Да ну?

– Да, сэр!

До него оставался всего один ряд стеблей. Я продрался сквозь них - и вот он, прямо передо мной, согнувшись пополам, обеими руками шарит среди листьев, выбирая хлопок и засовывая его аккуратно в почти заполненный мешок, свисающий с плеча. Он провел в поле весь день, с самого рассвета, только на ленч сделал перерыв.

– Рабочих-то хоть нашли? - спросил он, не оборачиваясь ко мне.

– Да, сэр! - гордо ответил я. - Мексиканцы и люди с гор.

– Мексиканцев сколько?

– Десять, - так же гордо сообщил я, словно сам их всех нашел и нанял.

– Здорово! А эти, с гор, что за люди?

– Спруилы их фамилия. Забыл, откуда они приехали.

– Сколько их? - Он закончил обирать очередной стебель и передвинулся вперед, таща за собой тяжелый мешок.

– Целый прицеп, битком. Трудно сосчитать. Бабка разозлилась, потому что они устроились на переднем дворе, даже костер там развели, на том месте, где у нас пластина «дома»! Паппи сказал им, чтобы размещались возле силосной ямы, я сам слышал. Тупые они какие-то, по-моему…

– Не говори так.

– Есть, сэр! Только Бабке это не очень понравилось.

– Ладно, разберемся. Нам рабочие в любом случае нужны…

– Ага. Паппи так и говорит. Только вот они нам всю площадку затоптали!

– Нам хлопок надо собирать! Это сейчас гораздо важнее, чем бейсбол.

– Да уж, надо думать. - Это только он так считает.

– А как мексиканцы?

– Да не очень. Опять приехали, набившись в один прицеп. Мама снова недовольна.

Его руки на секунду замедлили движение - он уже предвидел, как они всю зиму будут цапаться по этому поводу.

– В любом случае они рады, что попали сюда, - сказал он, и его руки вновь принялись за работу.

Я сделал несколько шагов обратно в сторону прицепа. Потом повернулся и снова взглянул на него.

– Попробуй доказать это маме.

Он внимательно посмотрел на меня, прежде чем ответить. Потом спросил:

– Хуан приехал?

– Нет, сэр.

– Жаль.

Я весь этот год вспоминал Хуана. Он обещал мне прошлой осенью, что приедет снова.

– Да ладно, - сказал я. - Там есть новый парень, Мигелем зовут. Вроде симпатичный.

Я рассказал ему, как мы ездили в город, как нашли и наняли Спруилов, рассказал про Тэлли и Трота и про того здорового парня, что сидел на заднем борту их прицепа, как мы потом вернулись в город и Паппи ругался с ответственным за вербовку рабочих, как ездили в джин и про мексиканцев. Говорил все время только я, потому что у меня этот день был гораздо больше заполнен разными событиями, чем у него.

Когда мы добрались до прицепа, он поднял свой мешок за лямки и повесил его на крюк весов. Стрелка показала пятьдесят восемь фунтов. Он записал эту цифру в потрепанной старой конторской книге, бечевкой привязанной к борту прицепа.

– Сколько всего? - спросил я, когда он захлопнул книгу.

– Четыреста семьдесят.

– Как до третьей базы добежал, - заметил я.

Он лишь пожал плечами:

– Да, неплохо…

Пять сотен фунтов за день можно приравнять к бейсбольному «хоум ран». А отец столько собирал не реже чем раз в два дня. Он присел на корточки и сказал:

– Забирайся!

Я залез ему на спину, и мы направились к дому. Его рубашка и комбинезон были насквозь мокрые от пота, они у него весь день оставались такими, но руки были твердые, как железо. Поп Уотсон как-то сказал мне, что Джесси Чандлер однажды так отбил бейсбольный мяч, что тот приземлился аж в центре Мэйн-стрит. Поп и мистер Уилкокс, наш парикмахер, которого все звали Змея Уилкокс, на следующий день замерили расстояние и стали всем рассказывать, что это был чистый «флай» - что мяч, не коснувшись земли, пролетел целых 440 футов! Однако было по этому поводу и другое, явно враждебное мнение - оно возникло в «Ти шопп», где мистер Барнхарт-младший утверждал, и достаточно громко, что это был не «флай», потому что мяч по крайней мере один раз отскочил от земли, прежде чем долететь до Мэйн-стрит.