Эта ласковая земля - Уильям Крюгер Страница 7

Не переставая улыбаться, она повернулась ко мне, и я ожидал в любой момент увидеть между ее губ раздвоенный язычок.

– Мальчики сегодня хорошо поработали, – сказала миссис Фрост. – Мозес выкосил всю траву в саду, и они втроем поставили вокруг моего огорода забор от кроликов. Без них я бы пропала. Спасибо, Клайд, что разрешили взять их на денек.

Мистер Брикман бросил взгляд на жену, и появившаяся было на его губах слабая улыбка быстро угасла.

– Мой Клайд чрезвычайно мягкосердечен, – сказала миссис Брикман. – Боюсь, это недостаток, когда имеешь дело с детьми, которым требуется твердая рука. – Она поставила свой стакан с холодным чаем. – Нам пора ехать, иначе мальчики пропустят ужин.

– Я собиралась покормить их здесь, перед тем как везти обратно, – сказала миссис Фрост.

– Нет-нет, дорогая. И слышать не хочу. Они поедят с остальными в школе. И сегодня вечером фильм. Мы же не хотим, чтобы они его пропустили? – Она поднялась со стула, как завиток черного дыма. – Идем, Клайд.

– Спасибо, мальчики. – Миссис Фрост ободряюще улыбнулась нам на прощание.

– Пока, Оди, – сказала Эмми. – Пока, Моз. Пока, Альберт.

Мой брат придержал дверь машины для миссис Брикман, потом мы с ним и Мозом забрались на заднее сиденье, а мистер Брикман сел за руль «Франклина». Миссис Фрост стояла на дорожке, рядом с ней Эмми озабоченно поджимала губы. Они так печально махали нам вслед, что можно было подумать, будто мы едем на казнь. Что было недалеко от истины.

Довольно долго никто не произносил ни слова. Мистер Брикман давил на газ, так что мы поднимали за собой облако пыли. Я, Альберт и Моз бурно переговаривались знаками.

Моз: «Мы покойники».

Альберт: «Я все улажу».

Я: «Черная ведьма съест нас на ужин».

– Хватит там, – приказала миссис Брикман, и я подумал, что у нее, наверное, глаза на затылке.

По прибытии в школу мистер Брикман остановил машину на подъездной дорожке директорского дома, который находился недалеко от административного здания. Это был симпатичный двухэтажный кирпичный дом с лужайкой и клумбами, чью красоту поддерживал тяжелый труд учеников школы. Мы все вышли, и миссис Брикман любезно сказала:

– Как раз успели к ужину.

Приемы пищи проходили строго по расписанию: завтрак в семь, обед в полдень, ужин в пять. Если опоздал к началу, остался без еды, потому что никому не разрешалось входить в столовую после того, как все остальные сели. Я был голоден. Мы хорошо поработали, хотя и не так тяжело, как на полях Бледсо. Слова Черной ведьмы меня приободрили. Несмотря на то, что она сказала Коре Фрост, я решил, что шансы поесть тем вечером у нас были, как у Кастера разгромить сиу у Литтл-Бигхорн ^[7].

И я оказался прав.

– Клайд, я считаю, тут нужен наглядный урок. Думаю, сегодня эти мальчики обойдутся без ужина.

– Миссис Брикман, это я виноват, – сказал Альберт. – Надо было переспросить у вас перед отъездом.

– Да, надо было. – Она улыбнулась ему. – Но поскольку ты это осознал, то не останешься без ужина.

Альберт взглянул на меня, но ничего не сказал. В тот миг я его ненавидел, ненавидел все его подхалимство. «Хорошо же, – думал я. – Надеюсь, ты подавишься своей едой».

– Мальчики, – сказала миссис Брикман, – хотите что-нибудь сказать?

Моз кивнул и показал знаками: «Вы какашка».

– Что он сказал? – спросила Черная ведьма у Альберта.

– Что он очень сожалеет. Но миссис Фрост велела ему ехать с ней, и было бы невежливо отказать учительнице.

– Он все это показал?

– В общих чертах.

– А ты? – обратилась она ко мне. – Тебе нечего сказать?

«Я мочусь на ваши клумбы, когда вы не видите», – показал я.

– Не знаю, что ты показал, – сказала она, – но уверена, что мне бы это не понравилось. Клайд, думаю, что малыш Оди не только пропустит ужин. Он также проведет ночь в тихой комнате. А Мозес составит ему компанию.

Я понадеялся, что Альберт бросится нас защищать, но он просто стоял.

«Погоди, – показал я ему. – Когда ты уснешь, я помочусь тебе на лицо».

Они лишили меня ужина, но оставили мою гармонику. Вечером, когда солнце село и все остальные дети собрались в актовом зале смотреть фильм, я в тихой комнате играл наши с Мозом любимые мелодии. Он знал слова песен и жестикулировал под музыку.

Моз не был немым. Когда ему было четыре года, ему отрезали язык. Неизвестно, кто это сделал. Его нашли избитым, без сознания и без языка в зарослях тростника в придорожной канаве рядом с застреленной матерью недалеко от Гранит-Фоллз. Он не мог общаться, не мог сказать, кто оказался способен на такой ужас. Он всегда утверждал, что ничего не помнит. Даже если бы он мог говорить, то понятия не имел о своей семье. Он не знал отца, а маму всегда называл просто мамой и понятия не имел, как ее звали. Власти утверждали, что сделали все возможное, но поскольку он был индейским ребенком, это означало лишь расспросы местных сиу, но никто из них не признал мертвую женщину или ребенка. В четыре года он попал в Линкольнскую школу. Поскольку мальчик не мог ни сказать, ни написать свое имя, тогдашний директор, мистер Спаркс, дал ему новые имя и фамилию – Мозес, потому что его нашли в тростниках, и Вашингтон, потому что это был любимый президент Спаркса. Моз мог издавать звуки, пугающее гортанное мычание, но не слова, поэтому обычно просто молчал. За исключением смеха. У него был хороший заразительный смех.

До нашего с Альбертом появления в Линкольнской школе Моз общался примитивными жестами, которых ему хватало. Он выучился читать и писать, но из-за отсутствующего языка никогда не участвовал в классных обсуждениях и большинство учителей просто игнорировали его. Когда приехали мы с Альбертом, мы научили его жестам, которые знали. Наша бабушка во время беременности переболела германской корью, и в результате наша мама родилась глухой. Бабушка, которая до замужества работала школьной учительницей, выучила американский язык жестов и научила ему свою дочь. Так моя мама общалась, поэтому общаться жестами я выучился раньше, чем говорить. Когда миссис Фрост увидела эту способность, она настояла, чтобы мы научили их с мужем. Малышка Эмми впитывала его как губка. Получив возможность общаться с Мозом, миссис Фрост стала его наставницей и сподвигла его на успехи в учебе.

У Моза была душа поэта. Когда я играл, а он жестикулировал, его руки грациозно танцевали в воздухе и непроизнесенные слова обретали легкость и прелесть, которую, по моему мнению, им не мог придать ни один голос.

Перед тем как на небе погас последний лучик света и тихая комната погрузилась в полную тьму, Моз показал: «Расскажи сказку».