Дела святые - Федерико Андахази Страница 7

Дождь лил три дня не переставая. Когда на небе как будто разъяснело, перемирие нарушила вспышка молнии и вода вновь заплясала по лужам. Почта так и не прибыла, дорогу размыло, река вышла из берегов.

Из окна своей камеры я наблюдал, как пампа понемногу отвоевывает свой зеленый цвет, утраченный с наступлением ненастья. И все же с восточной стороны оставалась большая заводь — даже если дождь перестанет, она никуда не денется в течение ближайших дней, а потом превратится в кладбище погибших животных. Непогода одарила людей пневмонией: в соседней камере заболели уже двое.

Альфонсо Переда здесь в самом большом почете — не только среди заключенных, но и среди некоторых надзирателей, и, несмотря на то что Северино Соса старается подвергать его телесным наказаниям не реже четырех раз в неделю, начальнику тюрьмы все еще не удалось сломить дух Переды. Альфонсо Переда подошел ко мне, чтобы рассказать, что заболели еще двое заключенных. В этот момент мы заметили, что Сеферино Рамальо, индеец, проведший здесь уже четырнадцать лет, повалился на пол в конвульсиях, задыхаясь в блевотине. «Это не пневмония», — шепнул мне Альфонсо Переда и бросился на помощь своему другу.

Утром в воскресенье начальник тюрьмы проснулся с жестокой болью в желудке.

— Должно быть, это серьезный запор, — сказал священник Торибьо де Альмада, отслужив мессу и прописав больному банки.

Ночью умер один из заключенных, которого вчера перевезли в приют, а утром заболели двое солдат из охраны. В полдень скончался еще один арестант, находившийся в Приюте для бедных и умалишенных, туда переправили еще двоих, чтобы не пустовали освободившиеся койки. К вечеру отдали концы тюремный повар и двое больничных практикантов. В полночь умерли два чиновника из мэрии, а поутру заболел сам мэр Кинта-дель-Медио; он послал за доктором Перрье. Но доктор вот уже два дня как пребывал в агонии. Тогда мэр распорядился доставить врача из Лухана; к его величайшему разочарованию, ему сообщили, что все пути отрезаны водной стихией и что Кинта-дель-Медио невозможно ни посетить, ни покинуть. Поселок оказался островом посреди континента. К полудню умерли еще четверо заключенных, а к полуночи слег Альфонсо Переда, и все-таки он отказывался смириться с неизбежным, и вот с болью, от которой кишки переворачиваются, он поднялся с постели и, нетвердо глядя перед собой, обливаясь холодным потом, побрел между рядами покойников, умирающих и все еще стоящих на ногах, возносящих молитвы Всевышнему и исповедующихся друг перед другом, потому что отец Торибьо де Альмада тоже находился в агонии. И тогда Альфонсо Переда, шатаясь от стенки к стенке, приказал безнадежно больным подниматься, потому что в этой сраной тюрьме никто больше не умрет, — так что вставайте, вашу мать, — и вот, со сведенным от боли животом и помутившимся от лихорадки рассудком, он приказал мертвецам воскреснуть: вставайте, вашу мать, — а потом Альфонсо Переда забрал ружье у одного из мертвых охранников и в ослеплении лихорадки и бреда приказал всем подыматься прямо сейчас — или я всех вас перестреляю, — и тогда ужас сделался сильнее болезни и обнаружились различия между мертвыми и живыми. Живые начали медленно подниматься на карачки, помогая друг другу, и вот постепенно охранники возвращались к своему оружию, а заключенные — в свои камеры, восстанавливая тем самым нарушенный болезнью порядок, когда офицеры, младшие чины и их подопечные перемешались в единую человеческую массу. И тогда Альфонсо Переда выстрелил в воздух и приказал заключенным выходить из камер, а охране — раздать заключенным оружие умерших солдат и указал на кучу трупов, и — какого хрена, ведь все мертвяки одинаковы, кем бы они ни были раньше, — и тут уж званиям конец. Переда раздавал должности и задания, он облазил всю тюрьму, подсчитывая мертвых, вытаскивая больных и заставляя трудиться тех из нас, кто все еще мог держаться на ногах. Я ходил вслед за Альфонсо Передой в служебные помещения — мы забрали оттуда начальника тюрьмы, который агонизировал на полу, придавленный трупами двух охранников. Тогда Альфонсо Переда перенес начальника на койку в барак, который мы превратили в больницу, и лупил по щекам, чтобы тот открыл глаза. «Посмотри на меня, ублюдок, — сказал он, и задрал рубаху, и показал следы от плети, которые неделю назад оставил на его спине этот самый Северино Соса. — Посмотри на меня, ублюдок, — сказал он, и спустил штаны, и показал ожоги от сигары, которые этот самый Северино Соса оставил на его яйцах месяц назад, и Альфонсо Переда схватил его за волосы. — Посмотри на меня, ублюдок», — сказал он, и раскрыл рот, и показал дыры вместо зубов, которые этот самый Северино Соса вырвал у него год назад, и потом Альфонсо Переда поднял ружье и прицелился ему в голову. Когда он был готов уже спустить курок, сзади раздался страшный вопль. Переда оглянулся и увидел умирающего Сеферино Рамальо — тогда он отшвырнул ружье, и бросился обнимать друга, и со слезами на глазах говорил ему: «Не умирай, говеный индеец, только не ты! — И побежал к конюшне, и вскочил на коня Северино Сосы, и, передавая мне ружье, сказал: — Вы остаетесь за главного, я еду в Лухан».